Владимир Проценко - Успеть на войну [СИ]

— А кто это? — спросил я, при этом искренне удивился.

— Гражданин Гарбович был твоим непосредственным начальником.

— Ну я же говорил, что ничего не помню, я не помню, кем я работал и где.

— Да нет, не работал – служил под его началом и занимался антисоветской деятельностью.

— Так я что, военный? — спросил я, хотя уже и так понял, что военюрист 3-го ранга, сидящий напротив, гражданскими делами заниматься не будет.

— Бывший военный, бывший младший политрук, а теперь преступник и враг народа, который сидит передо мной и ломает тут комедию.

— Встать, — заорал лысый и, выскочив из-за стола, двинулся ко мне.

Я вскочил и успел подумать что все, "добрый следователь" закончился, как этот урод двинул мне в солнечное сплетение на моем выдохе и пока я, лежа на полу, пытался сделать вздох, эта самка собаки пинал меня своими сапогами, при этом еще что-то выкрикивая. Хорошо, что это продолжалось недолго, он быстро выдохся и плюнув на пол и одернув гимнастерку пошел усаживаться за стол. Я лежал и слушал, как он чиркает спичками, пытаясь закурить, вот он притих, видно прикурил, выпустил с шумом дым.

— Гражданин Чуйко, вы долго будете лежать на холодном полу, поднимайтесь, присаживайтесь и мы продолжим, — и голос такой заботливый и участливый.

— Кстати, гражданин Чуйко, доктор меня заверил, что вы здоровы и больше не нуждаетесь в лечении, поэтому я перевел вас в обычную камеру, вы рады?

— Спасибо, гражданин следователь, за вашу заботу.

— Пожалуйста, — и доверительным голосом доброго следователя спросил.

— Вы ведь помните, куда ходили по поручениям гражданина Гарбовича.

Вот ведь какой настырный, подумал я, ему же уже известно о моей амнезии или он не верит?

— А пока вы вспоминаете, распишитесь здесь и здесь, — и подсовывает мне два листа протокола моего допроса.

— Прошлый раз из-за вашего плохого самочувствия вы не успели подписать… — а глаза честные-честные и голос такой сочувствующий.

— Я уже вам говорил, что ничего не помню и кто такой Гарбович – не знаю, и без прочтения этих листков, я подписывать ничего не буду.

— Ну неужели вы, Чуйко, забыли своего благодетеля Гарбовича, который, заметьте, вас только что закончившего училище не направил в войска, где большая нехватка политруков, а оставил в штабе и пристроил на должность инструктора политотдела дивизии и по совместительству начальником клуба, которую должен занимать минимум политрук, к тому же вы несколько раз ездили куда-то по поручениям бывшего дивизионного комиссара, а ныне врага народа Гарбовича. И когда вы подпишете эти бумаги, то получите десять лет лагерей по своей 58-1г статье, [5] Недонесение со стороны военнослужащего о готовящейся или совершенной измене влечет за собой лишение свободы на 10 лет. а не расстрельную, которую вы своим неразумным поведением хотите себе приписать.

— Ну что, Николай Григорьевич, подпишете, а? — и опять участливо посмотрел мне в глаза

— Я ничего подписывать не буду (тут бы переварить информацию, которую я от тебя получил, лысая дрянь), — подумал я. Наверное, два последних слова я сказал вслух, потому что эта самка собаки, с визгом выскочил из-за стола, сильным ударом ноги сбил меня с табурета и принялся с остервенением пинать мою тушку, бормоча нечленораздельные ругательства и взвизгивая при этом. Наконец он устал, сел на табурет и, шумно дыша, сказал.

— Ты пожалеешь, что не подписал, я сделаю тебя участником заговора против товарища Сталина и тогда тобой займутся настоящие специалисты нашего ведомства и подписывать ты будешь все и даже не читая.

— Конвой, — крикнул он, а когда, открыв дверь, вошел конвоир, приказал.

— Этого заключенного поместить в карцер и держать там до моего распоряжения… Все, уводите его.

— Встать, руки за спину.

Преодолевая боль во всем теле, и качаясь на подгибающихся ногах я, наконец, поднялся.

— Вперед, голову опустить.

И мы пошли, совсем другим путем куда-то вниз, иногда звучала команда: "лицом к стене", и кого-то конвоировали нам навстречу.

Что такое карцер? Это помещение длиной 2,5 метра, шириной 1,5 метра, в котором находится одна или две подвесные нары, не больше, и цепями пристегиваются к боковой стене с пяти часов утра и до двадцати трех ноль-ноль (подъем на час раньше, отбой на час позже) с вмурованными табуретом и столом, зарешеченным окном под потолком и туалетом. То, куда меня поместили, карцером назвать можно с большой натяжкой, помещение оказалось большим – где-то 3–4 метра с двумя окнами, заложенными кирпичом почти до конца, с мутным стеклом, возможно бывшая камера, переделанная под карцерное помещение. С середины камеры начинался каменный постамент высотой около 60–70 см, шириной около двух метров, делящий камеру пополам. Этот постамент заменял нары, стены были грязно-серого цвета от вытертой и осыпавшейся побелки, в ближнем углу находилась параша – невысокая железная бочка, одиночная лампочка под потолком с тусклым светом и все – ни стола, ни стула, ни рукомойника, только четыре таких же страдальца, как и я.

— Здравствуйте, — поздоровался я и остался стоять у дверей, потому что пройти в камеру без приглашения, если там находится хоть один человек – это сразу пойти на конфликт со всеми обитателями камеры, который может закончиться летальным исходом для вошедшего.

— Здорово, проходи, присаживайся.

— Спасибо, — я подошел к постаменту, разулся, забрался на эту импровизированную нару, сел в полуметре от этой компании и стал ждать когда мне начнут задавать известные мне вопросы.

— Какая статья? — спросил пожилой мужчина с обвислой кожей на лице, наверное, когда-то он был полным.

— 58-1 г.

— Ну вот, прибыл еще один пособник врагам народа. Кем был?

— Военный.

Мужчина немного подождал, посмотрел зачем-то по сторонам и начал спрашивать дальше.

— Осудили или под следствием.

— Под следствием.

— Когда арестован.

— Не знаю, потерял память после допроса.

Все вопросы мне по-прежнему задавал все тот же пожилой мужчина, а остальные, молча, меня разглядывали.

— Кто ведет следствие.

— Не знаю, фамилию он свою мне не сказал, сам невысокого роста, бритая голова, невыразительное бледное лицо, возраст от тридцати до сорока пяти, в звании военюриста 3-го ранга.

— Понятно, у этого следователя фамилия Громов, та еще цаца, ну а ты кто, представься нам.

— Чуйко Николай Григорьевич, год рождения не помню, откуда родом – тоже.

— Ну что же, давай знакомится, я – Крюков Иван Семеныч, парторг второго хлебозавода, статья 58, английский шпион. Слева от тебя Моисей Давидович Керзон, полковник, командир полка, статья 58, финский шпион; справа – майор Асмолов Игорь Иванович, комбат, статья 58, немецкий шпион и Слинько Пал Палыч, майор, начальник штаба полка, статья 58, финский шпион. Видишь, уголовников среди нас нет, да они сюда и не попадают, здесь только враги народа и шпионы, которые отказались подписывать на себя ложные обвинения. Ну а теперь, если есть желание, спрашивай.