Николай Ярыгин - Честь имею [litres]

У ворот дома уже собралась толпа, человек десять музыкантов, со своими инструментами, хотя до начала просмотра еще было порядка часа. Я приехал пораньше, чтобы пройти по дому и определить, что можно оставить, а что переделать. Но, подумав, решил людей не держать, а прослушать, а уже потом спокойно все посмотреть.

Я думал, что будет только этот десяток, но сильно ошибся, собралось их порядка тридцати человек, да с десяток певцов. Вот это я попал: были тут и струнные, в основном гитары (только назывались они тут «стутны»), и три скрипача, и флейтисты, и трубы, и пару барабанов. Тут, оказывается, была нотная грамота, и мои музыканты набросали ноты нескольких мелодий, которые исполняли. Вот я и предлагал их исполнить, а сам слушал, как чисто брались ноты и насколько профессионально было исполнение.

К удивлению, все музыканты были профессионалы, мелодии схватывали на лету, правда очень удивлялись их необычному звучанию, и ритму. Прослушав всех, оставил двух гитаристов и скрипача, остальных отправил на первый этаж – ждать окончательного решения. И решил прослушать певцов. Первой вошла женщина лет тридцати, довольно милая с неплохой фигурой, но очень бедно одетая, правда, все на ней было очень чистое и местами аккуратно заштопанное.

Я подал музыкантам ноты и попросил их сыграть, а также дал женщине ноты и слова и спросил, сможет ли она это спеть. Та просмотрела, так сказать, партитуру и сказала, что попробует. С первого раза у нее не получилось, и она сбилась, но зато со второго спела хорошо. У нее был красивый грудной голос, просто завораживающий тембр, и, слушая ее, я перестал замечать, что она бедно одета и у нее темные круги под глазами – голос очаровывал и уводил куда-то за собой.

Когда она закончила петь, я также попросил ее подождать на первом этаже, но для меня было ясно, что она будет у меня петь, чего бы это мне ни стоило. Прослушав всех, я отобрал еще трех парней, из которых один даже не знал нот, но имел очень красивый голос.

Спустившись на первый этаж, осмотрел замерших людей, с тревогой ожидавших вердикта. Они просто еще не знали, что приняты все, и очень нервничали, особенно это было видно по певице. Я не стал затягивать.

– Вы все приняты, но есть одно но, выступать некоторые из вас начнут не раньше конца лета, это в основном касается музыкантов. Певцы и небольшая часть музыкантов начнут выступать через две-три недели, когда выучат новый репертуар и сыграются. Теперь еще одно но: репетировать вы будете не здесь, а в маркизате, в замке эль Зорга. Во время репетиции все будут получать двадцать пять медяков, бесплатное питание и проживание. Каждый месяц можно раз съездить к родным, если кому надо будет. Если кто, по какой-то причине, не может покинуть столицу, прошу сейчас и сообщить. Какие есть у кого вопросы, могут задать.

Вначале все молчали, переваривая услышанное, потом один задал вопрос, как быть, если остаются старые родители, которых он содержит. Я решил дополнить сказанное.

– Каждый из вас после заключения договора, где будут указаны права и обязанности каждой стороны, по желанию получит тридцать монет, которые может оставить своим родным и близким.

Единственная женщина среди всех все равно была не спокойна, что-то ее тревожило, и я решил все выяснить – уж очень мне хотелось, чтобы она у меня пела. Махнув рукой, чтобы она подошла, я, не затягивая, сразу спросил, что ее тревожит, на что она ответила, что у нее двое маленьких детей и она не знает, как с ними быть.

– А вы что, их взять с собой не можете? – удивился я.

– А разве можно? – удивилась в свою очередь она.

– Как вас зовут? Извините, когда представлялись, не запомнил, очень уж вас много было.

– Дамира, ваша светлость, – и она в очередной раз поклонилась.

Предупредив, что завтра с утра подписание договоров, а послезавтра уезжаем, я решил отложить на завтра осмотр дома. Сегодня я просто устал и отправился на постоялый двор. Завтра пусть договорами Ульх занимается, а также грузит их в повозки и везет. Я, наверное, уеду послезавтра прямо с утра пораньше, разве что захвачу Дамиру и ее детей. Конечно, это нарушение этикета, но не хватало, чтобы дети заболели и она вместо репетиций квохтала над ними.

Утром, умывшись и позавтракав, отправился на осмотр дома. Ворота мне открыл один из рабочих, которых нанял Ульх, сразу же после оформления купчей. Как я уже упоминал, дом был большой, с просторными комнатами, единственный недостаток – небольшие узкие окна, забранные слюдой. И невзрачная ванная комната. Наметив переделки, которые надо осуществить, я вышел во двор. Тут тоже надо расширить каретный сарай и конюшню, на заднем дворе построить баню и везде проложить дорожки, облагородить парк и разбить клумбы.

Первым делом пусть Ульх наймет сюда управляющего или управляющую, садовника, конюха, повара и горничную. Пусть обживают дом, наводят порядок, буду в нем останавливаться, приезжая в столицу. Не дело мыкаться по постоялым дворам. А переделки и все остальное сделаю, как закончу с первой стройкой.

Прошелся по парку. На ветвях лип и дубов набухали почки, молодая трава уже устилала ковром землю, и в воздухе стоял сумасшедший запах весны, который кружил голову.

На следующий день я уехал к себе в маркизат, усадив вместе с собой в карету и Дамиру с детьми, мальчиком лет пяти и малышкой лет трех. Сказать, что они жили бедно – значит ничего не сказать. Старенькая потрепанная одежда, правда, вся чистая и тщательно заштопанная. У детей даже обуви нормальной не было, какие-то тапочки. Увидев их в такой одежде у постоялого двора, с небольшим узелком в руках Дамиры, я очень удивился.

Как-то мне еще не приходилось сталкиваться здесь с откровенной нищетой, а то, что это была нищета, видно невооруженным взглядом. Не слушая возражений Дамиры, затащил их в обеденный зал и приказал служке подать завтрак, детям сладкую молочную кашу, Дамире кашу с мясом, а также пироги и горячий травяной отвар. В дорогу тоже взял пирогов, сладких коржиков и фруктовый напиток – что-то вроде компота. Дождавшись, пока все покушают, тронулся в путь.

В карете Дамира сидела, боясь пошевелиться. Дети, прижавшись к ней с обеих сторон, сидели тихо и только периодически бросали на меня взгляды. Так в молчании мы проехали часа два. Наконец я решил расспросить Дамиру, кто она, почему одна с детьми. Та горестно вздохнула и начала рассказывать. Сама она сирота, родители умерли давно, заболев чахоткой, воспитывала ее бабушка. Та тоже долго не задержалась на белом свете и, когда Дамире было тринадцать лет, тихо отошла в мир иной во сне. Пришлось ей идти искать работу, чтобы не умереть с голоду, правда, повезло, и ее взяли в придорожный трактир посудомойкой за еду. По мере взросления перевели подавальщицей в зал и уже даже назначили оплату пятнадцать медяков. Однажды в трактире остановились странствующие артисты и, случайно услышав, как она напевает какую-то незамысловатую песенку, предложили поехать с ними, расписав, как ей у них будет замечательно. Она, глупая, и согласилась. Правда, жизнь в какой-то мере была интересной и даже веселой, но, не всегда сытной. Они странствовали по разным городам и даже другим королевствам, у нее был хороший голос, и ее научили петь.