Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон. Выбор алианы

Драконы не имеют права на слабость. Правящие – тем более. Но сегодня он позволил себе быть слабаком. Не смог отпустить Фьярру и назвать нелюбимую своей ари.

Весь день тальдены стервятниками кружили вокруг князя, выпрашивая для себя алиану. Заискивающе улыбаясь, Ритерх разбрасывался обещаниями, выискивая наиболее выгодную для дочери, а скорее для самого себя, партию. Князь собирался вручить одному из этих хищников Фьярру, как какой-то подарок или трофей. Красивую безделушку, которая украсит драконий замок.

Наверное, тогда-то Скальде и понял, что в любом случае, спасет Ариэлла род Герхильдов или нет, он все равно останется про́клятым. Проклятием для него станет сама жизнь, в которой не будет девушки с ясными голубыми глазами.

Не воспользуйся алиана правом Йели, и он бы сам ее для себя потребовал! Пусть разум противился тому до последнего и Ледяной боролся до последнего с собой. Не понимая, что в глубине души уже давно все решил. Давно выбрал ее.

Сумасшествие. Наваждение. От которого не было спасения.

И сейчас его златовласое наваждение из последних сил цеплялось за реальность, не желая погружаться в сон. Что-то неразборчиво шепча, Фьярра прижималась к нему всем телом, согревая своим дыханием, лаская своим теплом. А он смотрел на нее, не в силах отвести взгляда.

От своей ари. Теперь уже только его.

Надолго ли? Вопрос, от которого во рту появлялась тошнотворная горечь и на который у Ледяного пока не было ответа.

Упрямая не желала сдаваться, но действие сонных капель оказалось сильнее. Наконец алиана негромко вздохнула, прижалась к мужу теснее, и дальше уже тишину комнаты нарушало только мерное дыхание девушки.

Вот такая, уставшая, умиротворенная, она казалась еще более прекрасной, и он желал ее снова. Снова хотел обладать своей ари. С трудом сдержался, чтобы не пройтись жадной лаской по манящему полукружию бедра. Вместо этого убрал скользнувшую на лицо волнистую прядь, пропустил шелк волос между пальцами и откинул их назад. Чтобы ничто не мешало любоваться спящей красавицей.

Ведь, может статься, он любуется ею в последний раз.

Теперь они связаны. Священным обрядом. Телами. А вскоре их соединит и родовая магия. Призрачные нити силы тянулись от тальдена к его ари, проникали под хрупкую оболочку, сливались с узором вен, голубоватым мерцанием растекаясь под тонкой кожей. Связывали их неразрывными узами.

Неразрывными до тех пор, пока один из них не умрет.

Фьярра должна была уснуть, чтобы для нее эта ночь прошла спокойно. Он не хотел, чтобы она боялась. Не хотел, чтобы ей было больно. В случае, если разорвать связь все же придется.

Больно будет потом. Когда она, проснувшись, узнает, что стала вдовой. Но лучше так, чем новая статуя, появления которой он в любом случае не переживет. Просто не сможет смотреть, как его ари превращается в лед.

Тальден бросил взгляд на ларец черного дерева, заранее принесенный в спальню по его приказу. Под резной крышкой – спасение для алианы. Яд выпьет из него жизнь меньше чем за минуту. А с ним погибнет и ледяная магия Герхильдов.

Он уже однажды совершил ошибку. Сам не понял, как так вышло: уснул, беспечно отключился в свою брачную ночь. А наутро узнал, что стал убийцей.

В этот раз – не уснет. Заклинание не позволит закрыть глаза даже на мгновение, будет удерживать его в реальности до самого рассвета. До самого рассвета он не выпустит любимую из объятий. Будет наслаждаться близостью своей ари. Тихим дыханием, нежностью кожи под пальцами. Которую было так приятно гладить, ласкать, касаться губами.

Насладится каждым мгновением с Фьяррой.

Не сумев справиться с искушением, мужчина склонился над спящей девушкой и осторожно поцеловал ее в висок. Алиана тихонько вздохнула, заворочалась в его руках, а потом снова затихла. Счастливая и умиротворенная. Припухших от поцелуев губ едва уловимо касалась улыбка, и магия, насыщавшая юное тело девушки, не делала ее кожу холоднее.

На щеках по-прежнему играл румянец, грудь соблазнительно приподнималась. Фьярра дышала ровно. Светлая, теплая, ясная девочка – само средоточие жизни.

Тальден и сам не мог понять, откуда взялась уверенность, что яд ему не потребуется, и спустя несколько часов, на рассвете, он все так же будет любоваться своей цветущей красавицей-женой.

Которая разделит с ним не только силу, но и долгую, счастливую жизнь.

В семнадцать лет я оказалась в больнице с острым аппендицитом. Где познакомилась с не менее острым скальпелем и общим наркозом. О первом совсем ничего не помню, от второго отходила очень нудно и очень долго. То возвращалась в реальность, кляксами растекавшуюся перед глазами, то снова ныряла в пустоту. Слышала голоса – как будто те звучали из-под толщи воды, и из-под нее же проглядывали чьи-то размытые фигуры. На короткие секунды они обретали четкость, потом стирались.

И так до полнейшего просветления сознания.

Все, что испытывала сейчас, очень походило на отходняк после анестезии. Но когда я уже успела загреметь в больницу? С чем? Я же была…

В Адальфиве!

Туман продолжал наползать на глаза, проникал внутрь меня, путая мысли и слова. Которые так и не сумела озвучить. Язык словно атрофировался. И веки, что крышки саркофагов, безжалостно отрезали меня от окружающей реальности.

Отрезали от подрагивавшего, будто созданного из сизой дымки, силуэта мужчины, к которому тянулась моя душа. Вся я. К голосу, что прошлой ночью не меньше ласк сводил с ума. Сейчас он звучал приглушенно, будто нас разделяли выстроившиеся одна за другой, как фигурки домино, стены Ледяного Лога. И не было им конца.

Не знаю как, но Скальде сумел преодолеть каждую преграду, склонился надо мной, поцеловал, согревая пересохшие губы своим дыханием. Прошептал что-то – наверняка приятное, но сейчас совершенно мне непонятное.

Во что бы то ни стало нужно его удержать! Ухватить за руку, просить, умолять. Чтобы приказал схватить морканту. Прокричать, что это очень, жизненно важно!

А потом все ему рассказать.

Но предательское сознание снова гасло. Только на короткий миг надвигающаяся со всех сторон хмарь схлынула, показав мне высокую, удаляющуюся от постели фигуру – моего мужа.

Он уходил от меня.

– Ваше великолепие, сейчас ее лучезарность должна остаться одна. Недели пролетят быстро. Вот увидите, – раздался сухой, как шелестение опавшей листвы, голос.

Чей – не поняла. Зацепилась за одно-единственное слово. Напугавшее, оглушившее. Недели? У меня не было столько времени.

Я закричала. Жаль, что этот крик прозвучал только в потемках гаснущего сознания. Вздрогнула от хлопка – не то сомкнулись двери, не то что-то хлопнуло внутри меня – и снова сорвалась в никуда.