Александр Машков - Оберон - 24 (СИ)

- Почему это? – удивляется Васька.

- Я взрослый, уважаемый человек, мне два года до пенсии, у меня внуки… - кричу я, и осекаюсь. Какую чушь я порю! Надо же так проколоться!

- Как тебя зовут? – Моя мучительница пытается взять меня за шкирку, но пальцы соскальзывают с моей мокрой шеи.

- Александр… - выдавливаю я из себя.

- Сашка, значит, - ухмыляется Васька, - девочка!

- Какая я тебе девочка?! – приседаю я, но Васька уже схватила меня двумя руками за шею, и тянет вверх. Пришлось схватиться за её руки, чтобы не оторвалась голова.

- Что ты делаешь?! – пытаюсь возмутиться я.

- Стой смирно, не ползай! И не ври мне!

- Что я опять соврал?!

- Что ты взрослый! Какой ты взрослый? Щенок! Девочка!

- Я не девочка! И никогда ею не был! – у меня слёзы на глазах, а Васька швыряет меня к умывальнику. Хорошие здесь умывальники. Впечатываюсь в край лицом, а он принимает форму моей головы, и мне не больно. Ну, почти. Васька опять меня умывает и вытирает полотенцем. Исчезающим. Всего.

- Умылся? Пошли обедать.

Я уже не возражаю. Лучше молчать. Ага!

- Ты что любишь есть? – спрашивает меня Васька.

- Я всё ем, - отвечаю я, почувствовав урчание в животе. Василиса открывает крышки с тарелок.

Ёлки-палки! Борщ! Макароны с подливкой, салат! Ещё и какой-то сок.

И вилки с ложками есть. Я сажусь, уже не обращая внимания на свой вид, и с урчанием набрасываюсь на еду.

- А ты что не ешь? – с набитым ртом спрашиваю я девушку. И замираю, видя, с какой брезгливостью

она смотрит на меня.

- Ты чего? – спросил я, проглотив кусок.

- Ты жрёшь, как свинья, - сказала мне Васька.

- Не нравится, не смотри… - тут же получаю в лоб.

- Васька! Дай поесть! Потом будешь драться!

- Ещё раз назовёшь меня Васькой, я тебе кое-что сломаю!

- Разве кое-что можно сломать? – спрашиваю я, с опаской глядя вниз.

- Ещё как! – злорадно говорит Васька. – Потом не будешь мне врать, что помнишь маму, папу…

- Про папу я не говорил! - быстро соображаю я, - Ты сама!

- Жри, давай, не заставляй меня тебя наказывать! – я замолкаю и торопливо ем, пока не отняли.

- Вася, - жалобно говорю я, - научи меня пользоваться туалетом…

Васька с недоверием смотрит на меня, берёт за руку и ведёт в ванную комнату.

Всё оказывается очень просто. Обыкновенные пиктограммы, обыкновенный виртуальный пульт, обыкновенное биде для мужчин. Так же и душ. Всё просто и функционально. Всё изучив, удивился, почему у нас не додумались до такого.

Думаете, я благодарен Ваське? Я её боюсь. Как-то радость обретения молодости поблекла.

- Вася, - подлизываюсь я, - я правда, всё забыл. Помоги вспомнить…

Я презирал себя. Всегда считал себя выше и умнее девчонок, а тут чуть ли не в ногах валяюсь.

Не люблю девчонок. Особенно с садистскими замашками. Вот вырасту!..

- Я ещё не поняла, ты свой, или чужой, - отвечает Вася, - немного погожу учить тебя. А то узнаешь всё о нас, притворишься своим, потом съешь всех.

Я поперхнулся собственной слюной.

- Ты что? Начиталась всякой дряни? Ты же видишь, что я ем?!

- Ты только что говорил, что ешь всё! – с садистской улыбочкой отвечает девушка, - Может девичьего мясца отведать пожелаешь.

- Не девичьего мясца, а комиссарского тела… Ой, больно!! Вась прости, не буду больше, да и где они, девчонки эти?!

- Ага! Сознался! – выворачивая мне ухо, ликует Вася, - До них тебе не добраться, мы в изоляторе, и переход разобран!

- А там что, вакуум? – кривясь от боли, спросил я. Васька даже ухо моё отпустила.

- Правда! Тонька, ты же можешь дышать местным воздухом! Я тебя буду на ночь наручниками пристёгивать!

- Какими ещё наручниками? – вскочил я, держась за опухшее ухо, - Ты садистка!

Васька бросается на меня, я от неё. Долго не бегал, поскользнувшись на полу, проехал, на заднице, до ванны, и влип в неё. Пока вылезал, был пойман преследовательницей. Она взяла меня под мышку, чувствительно шлёпнула по заду и понесла куда-то. Я притворился мёртвым.

Принесла опять в бокс, пристегнула руку. Оказывается, здесь были штатные крепления для рук и ног, наверно, для самых буйных.

- Вась, я в туалет захочу…

- Меня позовёшь.

- Ты опять меня побьёшь.

- Если разбудишь, не знаю, что с тобой сделаю! - я обиженно засопел.

- И не сопи тут! У меня двенадцать девочек на станции. Ты же мальчиками побрезгуешь?

- Конечно побрезгую, что я, голубой, что ли?!

- Вот видишь! Не зря я тебя зафиксировала!

- Ну, погоди, коза! Когда-нибудь я тебя зафиксирую! – прошипел я сквозь зубы.

- Что ты сказал? – оскалилась Васька.

- Пожелал спокойной ночи, – ответил я.

- Смотри у меня. Думаю, напрасно я с тобой время теряю. Надо замораживать.

- Не надо меня замораживать, я тебе ещё тёплый пригожусь.

- Посмотрим, - Василиса, с гордо поднятой головой, удалилась вместе с тележкой.

Зачем она со мной так? – ломал я голову. Никаких дельных мыслей не приходило. Хоть бы какие осколки памяти остались от этого Тоника! Что-то совсем ничего нет, кроме инстинктов: поспать, поесть, попить, в туалет сходить. А вот что представлял из себя хозяин этого тела, не имею представления, ещё, к тому же, наставница что-то мутит. Ничего не говорит, где мы, почему меня держат в изоляторе, что за станция? Почему там девочки и мальчики, которых я могу съесть?

На ум пришли фильмы «Нечто» и «Чужой». Что, Васька ждёт, когда из меня вылупится Чужой?

Вполне вероятно, наверно ждёт, когда пройдёт инкубационный период…

А почему она сама не боится? Может быть, наоборот, боится, что тоже заражена? Ведь она близко общалась со мной, когда я «воскресал»! Тогда всё сходится! Даже то, почему издевается надо мной.

Хочет вывести меня из себя! Чтобы я показал своё мерзкое лицо. Я улыбнулся: жаль, что у меня нет этого лица! С удовольствием бы рыкнул! Вспомнил детскую мордашку в зеркале, и скривился: таким «зверским» ликом и старушку не напугаешь, только развеселишь.

Поворочался. Как неудобно! Без простыни ещё туда-сюда, но с пристёгнутой рукой! Лежать можно только на спине и на правом боку. Попробовал вытянуть кисть из захвата. Проще перегрызть руку.

Эта змеюка, небось, смотрит, как я мучаюсь, думает, сейчас рука у меня обратится в щупальце, я освобожусь, устрою за дверью засаду…

Я вперил взгляд в руку, представив, как она превращается в щупальце, смотрел, смотрел, и расхохотался.

А ведь вещи подчиняются мысли, подумал я. Наручник заставить растаять или расстегнуться?

Аж вспотел! Нет, здесь всё простое, не до удобств, это лечебная капсула. Если больной начнёт в ней фантазировать, мало не покажется никому! Особенно больному.

Что же мне делать? Смириться надо с этой мегерой, притвориться, что просто потерял память, что никакой не я вселенец. Потому что такого не бывает! Надо проснуться.

Вместо того, чтобы проснуться, уснул, и видел сны, как проснулся ночью, в своей квартире, поплёлся на кухню, искать снотворное, а оно кончилось. Опять ворочаться до утра! – подумал я и проснулся.