Александр Машков - Подлинная история девочки-сорванца.

Вздохнув, я быстро скинула форму и оделась в лёгкий халатик, затянула поясок. Потом притащила Толика.

- Вот, переодевайся!

- Да ну, в девчачье…

- Вот ещё, привереда! – рассердилась я, - Где я тебе мальчишечье возьму?! Давай скорее, я пока тебе борщ разогрею.

- Не хочу я…

- А ты через не хочу! Пришёл в гости к девочке, и капризничает! В следующий раз не приглашу.

- Что ты, Саша, я сейчас! – заторопился Толик, и я, усмехаясь, пошла на кухню, разогревать обед.

Разогревала борщ Толику я в большой, «сиротской», как называл её папа, эмалированной тарелке, включив плитку. Плитка у нас была самодельная, сделанная из двух жёлтых кирпичей. В кирпичах были проделаны углубления в виде спирали, туда была вставлена спираль из нихромовой проволоки. Всё это было заключено в корпус на ножках, из оцинкованной жести.

Всё хорошо, только не стоит касаться раскалённой проволоки, может током тряхнуть, я уже испытала, когда вилкой пыталась вынуть упавшую дольку картошки.

Вышел Толик в моём летнем наряде. Вполне симпатично. Костюмчик был голубенького цвета, правда, с рюшечками, но кто увидит? Толик протянул мне свою форму.

Я усадила Толика за стол, поставила перед ним тарелку, дала ложку и кусок хлеба, а сама оделась и вышла в сени, чистить щёткой форму Толика.

Пока почистила, Толик уже всё съел.

- Где посуду помыть? – тихо спросил он. Я показала на умывальник. Пока он мыл посуду, я налила чай, вздохнув, выложила свою вечернюю порцию сахара.

- Иди, попей чаю, - позвала я Толика, сама пошла в мамину комнату, погладить серую форму.

Включила утюг, нашла специальный ковшик с марлей и кусочком мыла.

Намочив марлю в воде, я слегка намылила её, потом прополоскала, отжала и расстелила на штанах, которые положила на стол с байковым одеялком, накрытым простынкой.

Когда-то в это одеялко заворачивали меня, потом Юрика. Я, в детстве, училась на нём пеленать братика, убирать за ним, мыть ему попку…

Сейчас на этом одеялке я глажу брюки мальчику! Я посмеялась про себя.

Утюг, чтобы регулировать температуру, надо было иногда выключать из розетки, иначе можно сжечь то, что гладишь. Провозившись с полчаса, а то и больше, я вычистила и выгладила форму, тщательно прогладила галстук, мельком подумав, что из-за этого ситцевого галстука могу лишиться своего, шёлкового. Но не пожалела о содеянном. Я всё правильно сделала!

Не забыв выключить утюг, я повесила форму на плечики, сверху набросила галстук, и, слегка рисуясь, вышла из маминой комнаты на кухню, держа перед собой форму, которая выглядела, как новая.

Увидев, как загорелись Толькины глаза, я ничуть не пожалела о потерянном времени.

- Пойдём, Толь, в нашу комнату, уроки пока поделаешь, а я пообедаю.

На моём письменном столе стоял дешёвенький письменный прибор с чернильницей и двумя ручками. Пластмассовыми! В специальном отделении лежали новые перья.

- Ты как? Привык своей ручкой писать, или любой?

- Своей, - буркнул Толик, отправляясь за своим ранцем, к которому был привязан мешочек фиолетового цвета. Почему фиолетового? В чернилах «Радуга», вылившихся из «непроливайки».

- Чернила есть в чернильнице? – спросила я, - Если нет, можешь добавить из флакона. Вон стоит. Только подстели картонку, я вечно проливаю на стол…

- Не надо! – испуганно сказал Толик, - Есть у меня, а если не хватит, буду макать в твою, - указал он на мою прозрачную чернильницу.

- Занимайся, я скоро, - я ушла на кухню, открыла кастрюлю, помешала половником… Н-да. Ну, ладно, я немножко! Не очень-то и голодная! Налила один половник, закрылось дно тарелки, добавила ещё, проверив, чтобы хватило и маме с Юркой. Юрку кормят в садике, но всё равно он всегда голодный. Мужик!

Быстренько съев свою порцию, я запила чаем, куда умудрилась наскрести крошек сахара, и пошла делать уроки, вымыв посуду и наведя порядок на столе.

Ничего, подумала я, скоро у мамы зарплата, да и папа получит довольствие, будет у нас и мясо, и сахар, а то и конфеты карамель!

С такими мечтами я уселась за стол. Толик выполнял упражнение по Русскому языку.

Я посмотрела. Толик аккуратно выводил буквы, которые стояли ровно, как солдаты в строю. Я не стала ему мешать, а то опять поставит кляксу!

Мне уроков надо сделать вдвое больше. Потому что у меня не получается писать так ровно, как у Толика. Поэтому Раиса Ивановна выдала мне тетрадку в косую линеечку, для второго класса. Тетрадка была разлинована таким образом, что в каждую ячейку надо было вписывать букву.

В начале каждой строчки были выписаны образцы букв. Потом мне надо было переписать всё упражнение в тетрадку в простую линейку.

Вздохнув в очередной раз, я раскрыла тетрадку, сложила вдвое промокашку, и у меня мелькнула мысль: а что, если… Да ну, где я столько промокашки найду?! Какие-то у меня с утра мысли дурацкие!

Я вынула свою ручку. Теми, что в приборе, я тоже пользовалась, но редко. Своя, деревянная, как-то роднее. Как устроена ручка? Деревянный стержень, выкрашенный в синий цвет, на кончике – красный, с белой полоской. Этот кончик у всех обгрызен. Я не грызу ручку, но следы чьих-то зубов всё равно есть. Чьи это зубы? Я машинально взяла кончик ручки в рот.

На другом конце ручку опоясывал металлический блестящий стержень, куда надо было вставлять рифлёное раздвоенное острое перо. Почему острое? Сначала я тихо ругалась, когда перо втыкалось в бумагу, потом поняла, что это специально сделано: когда пишешь неправильно, перо втыкается, и не даёт делать ошибку!

Вот у Раисы Ивановны перо! На кончике перо не острое, а образует, как бы, шарик. Таким пером очень приятно писать, оно скользит по мягкой бумаге, не цепляясь.

Раиса Ивановна сказала, что, когда научимся хорошо писать, тогда сможем пользоваться такими перьями, а пока – учитесь!

Ещё у некоторых начали появляться авторучки. Пальцы у всех и так были в чернилах, а у владельцев авторучек в чернилах были все ладошки, потому что авторучки текли. Авторучки набирались, как пипетки, у них тоже были такие резиновые колпачки, как у пипетки: сначала свинчиваешь пластмассовый колпачок, под ним находится пипетка. Нажимаешь на неё, окунаешь перо в чернила, и набираешь резервуарчик чернилами. Были ручки и с поршнем. Крутишь сверху за шпенёк, поршень опускается, или поднимается…

Учителя очень неодобрительно смотрели на это чудо инженерной мысли. Кто-то отбирал ручки, чтобы отдать родителям, наиболее сердитые разбивали ручки прямо на полу, ещё и давили каблуком, под рёв владельцев. Учителя уверяли, что эти самописки уродуют почерк.

Может, так оно и есть, думала я, в очередной раз обмакивая перо в чернильницу.

Так. Выводим горизонтальную чёрточку, получается тонко, потом ведём вниз, перо слегка раздваивается, получается линия потолще, потом снова… Ну вот! Откуда-то зацепилось волокно, и тащит некрасивый след! На письменном приборе есть специальная перьечистка, сделанная из нескольких кружков нарезанной и скреплённой между собой плотной материи. Чищу там перо, внимательно его разглядывая, не пора ли поменять? Да ну его! Высунув кончик языка от усердия, в поте лица я заканчиваю упражнение в тетрадке в косую линейку. Надо ещё переписать в чистовик!