Евгений Красницкий - Отрок. Богам – божье, людям – людское

– Нет! – перебил Дорофея Мишка. – Он кровь моего человека пролил! Требую выдать мне его головой! [37]

По толпе погостных ратников пошло недовольное бурчание, понятно было, что отлупить Семку Клеща за воровство были бы рады все, возможно, многие готовы были отдать его и на казнь, но не мальчишкам же! Дорофей несколько секунд прислушивался к общему говору, а потом сплюнул и махнул рукой.

– А! Забирай! Дерьмо свинячье, вечно через него какое-нибудь паскудство случается. Не жалко, забирай.

– А ты кто такой, чтобы решать? – тут же отозвались из толпы.

Дорофей сразу не нашелся, что ответить, и Мишка пришел ему на помощь, негромко подсказав:

– Утром воевода придет и спросит…

Реакция Дорофея была мгновенной:

– А вы подумайте, честные мужи! Утром воевода Корней придет, узнает, что мы укрываем вора, пролившего кровь его человека, и что тогда будет? Сколько мы еще из-за этого поганца дерьмо хлебать должны?

Снова, вместо ответа, неразборчивый говор, и снова Мишка негромко подсказал Дорофею:

– Спроси: кто против выдачи?

– Ну, кто против того, чтобы Клеща головой выдать? – снова заорал Дорофей. – Подай-ка голос!

– Да все против! – тут же отозвался кто-то из заднего ряда. – Где это видано, чтобы…

Защитную речь прервал звук оплеухи и комментарий:

– Поговори у меня еще за всех, угребище!

– Нету против! – объявил Дорофей. – Все согласны!

Снова неразборчивый говор, но сквозь него прорвались отдельные голоса:

– А и правильно!

– Ну! Сколько еще терпеть эту паскуду?

– Верно! Вот, к примеру, в прошлом году…

Продолжения дискуссии Мишка ждать не стал:

– Урядник Степан!

– Здесь, господин сотник!

– В кнуты его! – Мишка указал на Семку-Клеща. – Не жалеть!

Может быть, на Княжьем погосте и слышали о том, как ратнинцы умеют управляться с кнутами, может быть, даже знали о вплетенных в кончики кнутов железных жалах, но в деле, скорее всего, этого оружия не видали. Когда от корчащегося на земле и по-свинячьи визжащего Семки-Клеща в погостных ратников полетели, вперемешку с кровавыми брызгами, обломки кольчужных колец, мужики дружно перекосились рожами и попятились.

Долго Клещу мучиться не довелось – пять жал, попеременно бьющих в него со скоростью пистолетной пули, быстро сделали свое дело. Визг перешел в хрип, тело несколько раз дернулось и замерло, не реагируя на удары.

Слово «хватит» произнес почему-то, не Степан, а его подчиненный – младший урядник второго десятка Федор. Сам же Степан, глядя на Мишку совершенно дурными глазами, невпопад пробормотал заплетающимся языком:

– Рад стараться, господин сотник.

«Не адекватен. Впрочем, и не удивительно – он еще там, в складе, истерил, а теперь-то… Надо его чем-нибудь с градусами напоить и пусть спать отправляется. Попортила мне Настена ребят, из добрых побуждений, но попортила…»

Мишка сидел в горнице боярской усадьбы – той самой, в которой в апреле боярин Федор принимал Корнея с внуком по пути из Турова. Сидел за столом, на месте хозяина и, пользуясь тем, что его никто не видит, разминал левую руку.

«Ох и отзовутся вам, сэр, эти травмы годков через тридцать, намаетесь… если доживете».

Горница была изрядно загажена незваными гостями, а стол являл собой немое свидетельство долгой, обильной, но плохо организованной пьянки. Три девки, которых отроки обнаружили в доме – запуганные, избитые и не по разу изнасилованные ляхами – явно не относились к числу боярской прислуги и нормально обеспечить смену блюд, напитков и приличный вид стола не могли, а может, и не до того было. Требовать с них чего-то еще было бы сущим садизмом, поэтому порядок в горнице пришлось на скорую руку наводить отрокам. Антон, с лицом в запекшейся крови и распухшими губами, сунулся было помогать, но Мишка пожалел его и отпустил отдыхать.

Для услуг были оставлены два брата-близнеца из десятка Якова, Елисей и Елизар, кудрявые золотоволосые юнцы, прямо-таки неприлично ангельской внешности, которую не портили даже признаки периода полового созревания – на задуманный Мишкой спектакль должна была работать любая мелочь, даже внешний вид отроков.

Мишка в очередной раз нетерпеливо глянул на дверь – гонец к деду был уже отправлен, и времени для проведения «мероприятия» оставалось мало. Словно отзываясь на его нетерпение, дверь отворилась, и в горницу просунулся то ли Елисей, то ли Елизар – различать их умели, наверно, только родители.

– Господин сотник, привели!

– Зайди-ка! – Мишка подождал, когда отрок затворит за собой дверь и спросил:

– Сколько?

– Трое, один из Хуторов, еще двое из лесных селищ… ну, и этот тоже.

Мишка кивнул. «Этот тоже» был погостным писарем, которого ратник Дорофей поименовал изящным прозванием Буська-Грызло.

– Так, слушай внимательно. Узнай имена всех троих и названия их селищ. Пригласишь войти с честью: поклонишься и пропустишь впереди себя.

– Да понимаю я вежество… – попытался прервать инструктаж то ли Елисей, то ли Елизар.

– Не перебивай! – негромко прикрикнул на него Мишка. – Когда войдете, назовешь им сначала меня, потом Дорофея, и только потом их: честной муж такой-то, оттуда-то. Обносить за столом будешь по старшинству – сначала их, потом Дорофея, потом кувшин поставишь, а потом уже мне нальешь. Так же и с едой. Понял?

– Но ты же сотник, а они…

– Для них я не сотник, а старших уважать надо! Брату скажи, чтобы так же делал, и в разговор не встревать ни под каким видом!

– Да что ж я не понимаю?!

– Исполнять!

– Слушаюсь, господин сотник!

Как только утряслись дела на боярском подворье, Мишка велел Якову вместе с Дорофеем выпустить запертых в амбарах пленников и привести к нему по одному человеку от каждого селища. Вместо двоих, против Мишкиного ожидания (ведь отрядов ляхов было два), привели троих, видимо, Хутора были захвачены еще до Княжьего погоста.

Вид пленники имели весьма потрепанный, если не сказать больше. У одного голова была перевязана тряпкой с проступившим кровавым пятном, другой, тощий и длинный, как жердь, сильно хромал, у третьего испятнанная кровью рубаха была разодрана от ворота почти до подола, а кисть левой руки сильно опухла. Все были не чесаны, перепачканы и явно не понимали смысла происходящего. Всем было, судя по виду, за сорок (Мишка велел выбрать мужей посолиднее, а стариков в плен, как известно, не берут), и все трое выглядели сущими бродягами на фоне Дорофея, неизвестно когда умудрившегося сменить доспех на ярко расшитую рубаху из беленого полотна.

Один из освобожденных пленников, тот, что с перевязанной головой, поднял руку для крестного знамения, замер, не обнаружив в красном углу иконы, но все-таки перекрестился, двое других пошарили глазами по горнице, щурясь на горящие свечи, и вопросительно уставились на поднявшегося из-за стола мальчишку в доспехе.