Владимир Свержин - Крона огня

Шарль мечтательно поднял глаза к небу. Белые с серыми пролежнями вислого брюха облака ползли, будто пасущиеся овцы, не замечая суетившихся внизу людишек.

«Что ж, у каждого своя участь. Вот у него, — молодой воин вскользь глянул на Рейнара, — попасть в мою западню. Следует хорошенько обустроить ее, чтобы нурсиец не пошел, побежал туда вприпрыжку! Вот только что использовать в качестве наживки? Хорошо бы подошла прекрасная Ойген, но она осталась в Париже подле государыни, Карел и этот менестрель куда-то пропали. Тогда кто?..» Он улыбнулся внезапной мысли, подобно вспышке, озарившей его сознание: безмерно дорогая тетушка сейчас в Форантайне. Если она вдруг окажется в руках лесной братии, Рейнар будет вынужден действовать. И не просто действовать, а идти на поводу до того самого ближайшего сука.

Сердце Гизеллы ликовало: прелестная Ойген спешила на зов ее сына, будто не существовало ее невесть куда пропавшего нареченного и само воспоминание о нем изгладилось из памяти благородной дамы. Она с умилением глядела вслед девушке, радуясь, какая очаровательная и умная супруга будет у ее сына. Единственная, быть может, во всех христианских землях, достойная столь высокой чести.

Когда бы знала она, о чем пойдет речь в аллее дворцового сада, вероятно, посокрушалась бы, что слишком мало понимает в нравах и интересах нынешних девиц.

— Вы звали меня, государь? — Прекрасная дама почтительно поклонилась.

— Да. Я нынче провел бессонную ночь. Признаюсь, — Дагоберт поглядел на благородную даму Ойген, будто лишний раз проверяя, достойна ли она доверия, — никогда прежде я не уходил столь глубоко в омуты драконьей памяти. Я был очень близок к тому, чтобы отказаться от этой затеи. Однако не потому, что мне было страшно, хотя то, что я видел, не прибавило мне любви ни к людям, ни тем паче к хаммари. Но если отсечь все лишнее, осталось лишь одно: драконы истребляют хаммари, хаммари ищут и уничтожают драконьи кладки, неразумные, и оттого безмерно трусливые люди жаждут смерти и тех, и других, ибо не делают разницы между стражами рубежа и теми, от кого охраняет людское племя драконий народ. Но как бы то ни было, нет смысла роптать, таков удел каждого, и не нами он определен.

— Все это очень интересно, государь, но о несправедливости мироздания я могу говорить сутками напролет. Может ли это помочь в нашей общей борьбе?

Дагоберт нахмурился.

— Не перебивай меня. Не понимая причин, нельзя побороть следствие. Все долгое, почти бесконечное время, отматывая нити судеб виток за витком, я видел одно и то же: шли века, менялись лица, одежды, вооружение, и вместе с тем ничего не менялось. В конце концов я добрался до изначального дня. Я увидел горнило мировой бездны, шипящее огнем и струящееся водой.

— Как такое может быть?

— Может быть и не такое. Но суть не в этом. На грани воды и пламени, на краю живого солнечного света и мертвенного лунного, те двое, мне неведомых и для меня непостижимых, сотворили первых драконов. Я видел их, выходящих из пламени сквозь пелену водных брызг. Я видел руки тех, кто послал драконов в первый, вечный полет. Уже тогда чудовища хаммари были изгнаны из этого мира, и уже тогда они искали малейшие лазейки, чтобы вернуться сюда.

— Он был черный, огромный и покрыт чешуей, похожей на рыбью? — поспешила с вопросом благородная дама Ойген.

— Да. Ты знаешь? — в голосе кесаря слышалось плохо скрытое разочарование.

— Догадываюсь, — слукавила Женя. — А второй. Ты видел его?

— Вторая. Это был не он, а она, прекрасная, как… — Дагоберт подыскивал сравнение. — Ты немного похожа на нее. Могу лишь сказать, что она бела, ее волосы золотом рассыпаны по округлым плечам, и очи яснее полуденного неба, смех ее наполняет сердце радостью, и взгляд согревает подобно ласковому солнцу. И в то же время — лик ее может быть страшен, и солнечный блеск в очах тут же сменяется мертвенным, леденящим сиянием Луны.

— Все это замечательно, — прервала неожиданный поток восхвалений нурсийская прелестница, в глубине души даже как-то расстраиваясь, что он посвящен не ей. — Однако мечи, мы говорили о мечах.

Взгляд юного Дагоберта погрустнел, будто его сбили с приятной темы и заставляют говорить о чем-то мелком, не заслуживающем внимания.

— Клинки, — повторил он. — Да, это и впрямь забавно. Он не кует их в том смысле этого слова, в котором мы привыкли понимать. Хотя и обжигает в первотворном огне. Тот неизвестный, о котором я сказал тебе, растит клинки в огромных рыбинах, ежедневно напитывая жизненной силой и вспаивая кровью. И лишь потом вылавливает из вод изначального моря с помощью хаммари-удильщиков, и уже там закаляет пластины хребтов, обращая их в подобие стали, но не обычной — разумной стали, металла, живущего собственной жизнью. В каждом из них заключена частица огромной силы владыки подземных недр. — Дагоберт поднял на собеседницу пытливый взгляд. — Этого достаточно? Впрочем, даже если нет, больше мне, увы, ничего не известно.

— Это немало, — благодарно кивнула прекрасная оперативница. — Но позволь еще один вопрос. Ты говоришь, что вместе с черным гигантом, покрытым чешуей, была та, другая, светлая и прекрасная. И в то же время страшная…

— Да, это так.

— Куда же она девалась потом и где она теперь?

— Это, увы, не ведомо никому. Возможно, она обратилась в солнечный свет, или разлилась лунным, возможно, расцвела яркими цветами. А может, она ходит среди нас, воплотившись в смертную женщину. Неисповедимы пути богов.

Карел огляделся: за выжженной площадкой простирался бескрайний лес, по другую сторону он выглядел куда реже, и в воздухе отчетливо слышалось журчание воды.

«Река», — сообразил Карел и несказанно обрадовался собственному открытию. После недель, проведенных в тени необычайного древа, после гуляния по грани миров и содержательного времяпрепровождения в жерле потухшего вулкана возможность искупаться казалась ему не просто удачей, а жизненной необходимостью. Он критически оглядел собственную одежду — любое деревенское пугало милосердно поделилось бы обносками с залетным принцем. Как бы там ни было, одежду тоже следовало как можно скорее привести в маломальский порядок. А стало быть, все побоку — да здравствует вода!

Слух не обманул нурсийского принца, и очень скоро прозрачная, весело бегущая по своим неведомым делам речушка простиралась пред ним длинной извилистой лентой, радовала глаз и манила к себе. Закинув за спину изрядно отощавшую котомку и меч Фрейднура, сэр Жант направился к берегу, стремглав разделся и с радостным криком бросился в искрящийся на солнце поток. Вода была прохладной, но это вовсе не тревожило богемца, с юных лет привыкшего к купанию в горных реках. Он плескался как ребенок, нырял, охотился за проплывавшими мимо рыбами и смеялся, глядя, как они шарахаются от странного, не в меру активного существа.