Степан Кулик - Новик, невольник, казак

Давая время мне собраться с мыслями, Олеся начала рассказ с того дня, как сама оказалась в плену. Как и о любой трагедии, затрагивающей большое количество людей, лишь об одном нападении татар на ее родной Рогатин можно было говорить весь день… Главное, не забыться и не спутать вымысел с реальностью. А вот с этим у Олеси были нелады.

Поскольку девушка говорила о себе, то эмоции захлестывали с головой, и она то и дело путала имена, место и время. Сбивалась и, пытаясь загладить оговорку, запутывалась еще больше.

Пока спасало ситуацию только одно, и слепому было понятно, что девушка рассказывает чистую правду, а если утаивает что-то, то совсем незначительные мелочи. Но и это было ни к чему. Слишком уж хорошо отнеслась к нам Лукерья. А женщина она неглупая – если заподозрит обман, может и перестать быть столь добродушной и ласковой. Что до ее недалекого муженька, то Пахому сейчас было и без нас хорошо. Он тихонечко сидел в углу, то и дело поклевывая сизым шнобелем. Жена слово сдержала, рюмку поднесла. Да не привычный мне наперсток на ножке, а добротный стакан. Граммов на триста…

Поэтому, набив живот под самый вершок, я положил Олесе руку на плечо:

– Ну, будет… будет… Зачем душу рвать. Ведь не воскресишь этим никого. Давай, родная, поешь, а я продолжу…

Олеся спорить не стала. Ей и в самом деле тяжело было переживать трагедию семьи заново, ну а Лукерья только руку сменила, на которую опиралась щекой. Чтоб теперь на меня смотреть.

– Должен я повиниться перед тобою, хозяйка… Не всю правду мы тебе говорим…

Женщина чуть прищурилась и кивнула:

– Это я уже поняла… Ждала только, продолжите врать или одумаетесь. И ты, Петро, верный выбор сделал. Потому что я уже призадумываться стала… Знаешь, как люди говорят? Кривдой весь мир обойдешь, да назад не воротишься. Так что за язык не тяну, но врать больше не надо. Я не поп, исповеди не жду… Не хотите все как есть рассказать – вот вам Бог, а вот порог. Как пришли, так и уйдете…

Фу ты… Вовремя я.

– Да мы и не думали обманывать… И все, что Олеся сейчас говорила, чистая правда. Только происходило не в Умани, а другом городе. Чуть подальше… И сестрички ее действительно в плену, а мы идем в Кафу, чтобы постараться выручить их…

– Вот теперь мне все понятно… – всплеснула руками та. – Сдурели… оба. Куда вас черт несет? И девочкам не поможете, и сами пропадете ни за козью душу!.. Одни, в чужом краю… Или вы в Крыму бывали и по-турецки или по-татарски балакать умеете?

Мы с Олесей дружно мотнули головами.

– Ну вот… Так что даже не думайте! Никуда я вас не отпущу…

– Я не оставлю сестер?! – вскочила Олеся.

– Да сядь ты… Ишь, развоевалась! А в гареме басурманском очутиться не хочешь? Там такую красотку мигом на рынок потащат. И пискнуть не успеешь, как какого-нибудь лысого и потного толстяка ублажать будешь. А упрямиться станешь – кожу батогами спустят…

Лукерья так прониклась судьбой будущей пленницы, что чуть не кричала. Это разбудило Пахома. Он осоловело похлопал веками, потом протянул руку и ласково погладил жену.

– Не волнуйся, ясочка… Я все сделаю. Подремлю чуток… и сделаю. Обещаю… – после чего попытался пристроить голову на ее плече.

Хозяйка сперва сбросила его, но потом наклонила голову, посмотрела на мужа и призадумалась.

– Гм… А ведь и в самом деле… Вот что я скажу вам, ребятишки. Ни сегодня, ни завтра вы никуда не пойдете. Поперек двери лягу, а на верную смерть не пущу. Но… обещаю… через две-три седмицы… вы отправитесь в Кафу. И не как побирушки, а в торговом обозе. Муженек мой ненаглядный все равно на торг собирался… вот с ним и поплывете. А я уж постараюсь, чтобы Пахом именно в Кафу попасть захотел. Ну, и вам бока отлеживать не придется… Придется потрудиться, чтобы побольше денег на выкуп заработать…

Олеся порывисто вскочила и бросилась Лукерье в ноги и попыталась поцеловать в руку.

– Век за вас Христа молить стану!

– Да не за что… пока…

Женщина подняла ее с пола и усадила обратно за стол.

– Вот как с сестричками из агарянских [39]краев вернетесь, тогда и поблагодаришь… А сейчас вам надо как следует отдохнуть и выспаться. Тем более – воскресный день сегодня. Возьмите с собой еды, кувшин с взваром и пойдемте на сеновал… Там вас никто не потревожит. Да хоть дверь изнутри подоприте… – женщина лукаво стрельнула глазами.

Мне нравился ход ее мыслей, но было еще кое-что, не позволяющее расслабиться.

– Пани Лукерья… вы шум ночью слышали? В Среднем городе?

– Как же… слышала. Там гам стоял такой, словно конокрада ловили! А что? Мне еще что-то следует знать?

– Да… Это два наших товарища пытались узнать у торговца кожами Хасана ибн Дауда о том, где именно держат ее сестричек.

– Хасана-турка? – удивленно переспросила Лукерья. И по ее тону можно было догадаться, что купца этого она знает и мнения о нем весьма невысокого. – И что?

– Они не вернулись… Мы ждали их в условленном месте… за городом. Но слышали только шум, голоса, а потом – стрельбу… там… – махнул в сторону затоки контрабандистов.

– Так вы не одни, значит?

– Одни, тетушка Лукерья… – подпустила грусти в голос Олеся. – Просто встретились по пути добрые люди… вот как вы с мужем… И взялись помочь. Только зря, видимо… А мы теперь даже не знаем, что с ними случилось.

– Понятно… – женщина что-то для себя решила. – Ну, хорошо. Взялся за гуж, не говори что не дюж… Вы двое – марш на сеновал и чтоб носа не высовывали. Уж не обессудьте, запру вас там, для верности… А сама пойду в город, может, и разузнаю чего. Люди у нас глазастые…

Женщина провела нас к правому крылу того самого длинного строения, позади дома, и открыла дверь.

– Заходите… И это… Очень вас прошу, молодята… не высовывайтесь.

Помолчала немного и продолжила, глядя серьезно и обеспокоенно:

– Если в деле замешан Хасан-турок, то городская стража может получить приказ найти чужаков. Касьян промолчит… Да и хлопцы его, после магарыча, скорее всего проспят до вечера и о вас не вспомнят. Так что, если сами не сунетесь куда не следует, то и не попадетесь.

– Да мы ни ногой… – я клятвенно прижал кулак к груди.

– Свежо предание, да верится с трудом… – хмыкнула Лукерья. – Ладно… Будем надеяться, что хоть на это у вас ума станет. Отдыхайте… А вечером поговорим еще раз. Только на этот раз – как на духу. Поймите, голубки, я вам добра желаю. Ведь мне Господь деток не дал… так хоть чужим помогу.

– Да мы… – начал было я, но Лукерья уже не слушала. Впихнула внутрь и закрыла дверь.

Дверь так себе, сколоченная из тонких досок, к тому же – неплотно, в просветы можно палец просунуть. Вот только и хозяйка знала об этом. Она сперва пропала из виду, а после возникла, кантуя большую бочку. Судя по тому, как женщина пыхтела, бочка весила изрядно. Мне не управиться… Но я и не собирался. Честно говоря, подустал за последние дни и от пары часов крепкого сна не отказался бы.