Борис Давыдов - Московит

Ну если уж совсем откровенно, какие-то сомнения все-таки были. Как говорится, утопающий хватается за соломинку… Но они очень быстро улетучились. После того, как мне удалось подманить одну лошадку, опутать ей ноги арканом, снятым с передней луки седла, а потом неторопливо и основательно исследовать это самое седло. Точнее – содержимое всего, что было к нему приторочено. А также обнаружить тонкие ломтики конины под горячим потником – походное блюдо степняков, о котором раньше приходилось только читать.

Две другие лошади все-таки удрали, и гоняться за ними было бессмысленно. Даже верхом. Увы, я не настолько хороший наездник, да и ловить добычу арканом не умею. Не обучен, извините.

А если бы даже был настоящим табунщиком, как мой дед Силантий, кубанский казак, – и то не стал бы. Слишком сильно ударила по мозгам открывшаяся истина…

Волею то ли злой судьбы, то ли какой-то неведомой мне сволочи, я перенесся… в 1648 год. В компании с глупой, беспомощной и чертовски хорошенькой блондинкой. И хоть убейте, не знаю, что теперь со всем этим делать.

Да уж, обстановка точно изменилась… Ничего не скажешь!

…Истерика закончилась гораздо скорее, чем я ожидал. Анжела, поднявшись, торопливо порылась в сумочке, извлекла косметичку и начала приводить себя в порядок (после бурных рыданий макияж потек и размазался, образовав на лице картинку из какого-нибудь «ужастика»). Руки ее дрожали, с губ то и дело срывалось: «Скоты! Грязные твари!» – пару раз всхлипнула, но в целом держалась очень даже неплохо. Я тем временем осмотрел второго крымчака, убедился, что он тоже мертв (голова от удара мотнулась вбок с такой силой, что сломалась шея), и подступил к третьему. Он-то оставался жив… Впрочем, ненадолго. Сплавить бы ненужную свидетельницу куда-нибудь, хоть на несколько минут…

Крепко связав татарину руки и ноги, я привел его в чувство и занялся допросом. Крымчак сначала упорствовал, бешено вращал глазами, ругал меня и «светловолосую сучку» и грозил страшной местью. Пришлось все-таки приказать Анжеле, чтобы зашла подальше в траву и не подсматривала. А также заткнула уши… Нет, если не хочет, может и не затыкать, и даже подсматривать, но тогда я не отвечаю за ее плохие сны с кошмарами.

Надо отдать должное девочке – послушно удалилась, прервав наведение красоты. Видимо, решила, что этим можно с успехом заняться и в сторонке. Попутно горько оплакала порванные трусики и помянула недобрым словом «озабоченных кобелей, которые могут думать только об одном». Что ей делать теперь?! Запасных-то в сумочке нет, и зашить нечем, и платье измято-перепачкано, и никакой смены одежды, все в багаже осталось…

Еще раз удивившись странным особенностям женской логики (тоже мне, нашла трагедию – ходить без трусов и в испачканном платье, в нашем-то положении!), я заткнул татарину рот плотным пучком травы, чтобы его вопли не разносились по всей округе. После чего приступил к делу. Когда через пять минут я вытащил изгрызенный слюнявый пучок, пленный был куда смиреннее. И, кое-как придя в себя, с ужасом косясь ошалевшими глазами, быстро выложил всю необходимую информацию.

Я, выслушав, кивнул с ободряющей улыбкой. Потом торопливо оглянулся – не видит ли нас Анжела? – и молниеносным движением воткнул кончики пальцев в его сонные артерии, вторично лишая крымчака чувств. Только на этот раз – навсегда. Поднялся, окликнул блондиночку.

Положение наше было – злейшему врагу не пожелаешь…

– Нет, она точно идиотка! – снова простонала Анжела, уткнувшись потным раскрасневшимся лицом мне в плечо.

Я молчал, настойчиво пытаясь найти ответ на вопрос, как мне теперь самого себя называть: беспринципным мерзавцем, воспользовавшимся женской растерянностью и беспомощностью, счастливчиком или тем самым «озабоченным кобелем, который только об одном и может думать». Палящему солнцу, льющему жар на наши разгоряченные голые тела, эта проблема была глубоко безразлична. Шумно стрекочущим в траве кузнечикам, трем свеженьким крымско-татарским покойникам и стреноженной лошади, которую я на всякий случай заставил лечь, привязав поводья к рукоятке сабли, глубоко вогнанной в землю, – тоже. Особенно лошади. Ее, судя по недовольной морде и такому же фырканью, гораздо больше занимал вопрос: долго ли еще валяться в неудобной позе.

…Когда Анжела вернулась, к моему великому облегчению, обошлось не только без истерики, но и без обморока. Только ее приведенное в порядок лицо на какое-то мгновение побелело, а в глазах мелькнул панический испуг. Но тут же исчез.

– Ты и его тоже… – Она не договорила, осеклась, устремив на меня вопросительный взгляд.

– Да. Так было надо. Мы не можем сейчас тащить с собой пленного.

– Значит, ты… киллер? – Она выговорила это слово с явным трудом, но более-менее спокойно.

– Нет. Я вполне законопослушный гражданин.

– Понятно… – Ее растерянные глаза заставляли серьезно усомниться в том, понятно ли ей хоть что-то на самом деле. – Но тебе… приходилось убивать?

Лгать было не только бессмысленно, но еще и глупо.

– Приходилось. Много раз.

– Выходит, ты мент? – продолжала допытываться Анжела.

– Нет, офицер спецназа. И больше не надо вопросов, ладно?

– Ладно… – вздохнула блондинка, подходя вплотную. А потом вдруг прижалась всем телом, уткнулась лицом мне в грудь, всхлипнув. – Спасибо тебе! Если бы не ты… Нет, не подумай, я не какая-нибудь истеричка и не ханжа, мужики были, конечно… Но не так же, и не втроем сразу! Тьфу, прямо тошнит, как вспомню… А вонища-то!.. Вот сволочи…

– Не надо об этом. Все обошлось. – Я ободряюще погладил ее по плечу.

– Ты молодец! А драться умеешь – вообще что-то с чем-то! – быстро тараторила Анжела. – Ой, я так завидую твоей жене! Вот уж действительно – как за каменной стеной, счастливица…

– У меня больше нет жены. Она меня бросила! – растерявшись, неожиданно для себя самого выпалил я, осторожно пытаясь отодвинуть ее.

Анжела, изумленно охнув, вскинула голову, уставившись прямо в глаза. И я вдруг почувствовал, как теплая волна прошла по всему телу…

– Не может быть!

– Еще как может! – усмехнулся я, с тревогой и смущением ощущая нарастающий жар в сердце, голове и паху. – Не далее как вчера утром.

Красавица блондинка, медленно покачав головой, вздохнула:

– Боже, какая она идиотка! Бросить такого мужчину!

И, закинув руки мне на шею, впилась мягкими коралловыми губками в мой рот…

Черт возьми, я все-таки мужик! Далеко не старый, крепкий, здоровый, со всеми соответствующими потребностями… Так стоит ли удивляться, что после очень недолгих колебаний ответил на ее страстный поцелуй еще более страстно? И что дальше все пошло по самому простому и естественному пути?