Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Небо было ясным, облачность была не сильной. Беда! Заметно похолодало. Меня со сна даже затрясло – продрог. Стал потягиваться, разминая затёкшие мышцы.

– Тихо-то как! – почему-то шёпотом сказал боец, что меня разбудил.

– Это ненадолго, – ответил я ему.

Полустанок, высотка, поле, полотно и дорога выглядели безлюдными. Кого смогли – потемну отправили на восток. Остальные, скорее всего, – спали. И это правильно. Три бессонные ночи, двое суток боя, сотни тонн перелопаченной земли – пусть хоть чуть отдохнут. Пойду-ка я меры маскировки проверю, пока можно что исправить.

Наш батальон и один из батальонов дивизии – всё, что осталось здесь. Дивизия отошла ночью, исполняя приказ на выравнивание линии фронта – севернее враг очень уж далеко продвинулся. А нас оставили прикрывать отход.

Обошёл, сделал несколько замечаний, сонные, уставшие бойцы безропотно стали поправлять. Обход закончился в «Тарасовой яме» завтраком. Оскальдович не уехал, остался, доброволец херов. Сейчас он кормил завтраком, по объёму превышающим суточную норму, всех желающих. А мне из термоска налил кофе. Я его душевно поблагодарил, похвалил.

– Не за что. Вот если бы был настоящий кофе, тогда бы!.. А это – немецкая подделка.

– Был бы у бабки жезл, была бы она дедкой. Я и не заметил разницы, думал – настоящий кофе.

– Настоящего, сразу видно, не пробовал.

– Вполне возможно. Ты мне лучше скажи – ты на хрена остался, доброволец хренов?

– Это как это? Кормить вас остался, воевать.

– А то мы без тебя не поедим и не повоюем! Сказано тебе было отходить!

– Обижаешь ты меня, Виктор Иваныч! Что я, хуже других? А-а! – он махнул рукой, отошёл. Правда, обиделся, ты глянь-ка!

Я допил кофе, собрался, распихал сухпай по периферийным карманам, подошёл впритык к повару, громко зашептал ему на ухо:

– Слушай мой приказ, Оскальдович! И если меня хоть чуть уважаешь – исполни! Как тут закончишь – сразу уходи на лесопилку. Там Кадет за старшего, помоги ему. Мы туда после боя отойдём, но будем уже в окружении. Будем по тылам врага прорываться, твои способности нам очень пригодятся. Поэтому тут мы и без тебя управимся, а вот там без повара нам трендец! Надеюсь, ты меня правильно поймёшь! По лесам натощак много не прошагаешь.

– Я тебя понял, Витя, всё сделаю. Ты только вернись.

– Это уж как получится. Давай простимся на всякий случай, брат!

Мы обнялись.

Восток окрасился в красное, когда я пришёл на новый НП комбата.

– Утро доброго, – пожелал я.

– Скоро прилетят – пожелают «доброго утра». Пулемёты я отправил вместе с «мухоморами», зенитки поставил на прямую наводку, замаскировал. Беззащитны мы будем.

– Это не есть хорошо. Но зенитки – не панацея. Сбить самолёт с земли непросто. Танки – важнее.

– Я тоже так решил. Души убитых в бомбёжке опять на мне повиснут. Возвращайся в роту. Предстоящим боем руководить не получится – резервов у нас нет, а они такой массой навалятся, что сомнут сразу.

– Посмотрим. Куда делись мои спецы? Команды Шила и Лешего?

– В тылу я их посадил.

– И где у нас будет тыл?

– Кромка леса. Отход прикроют. Всё, старшина, свободен.

Я сидел в своём дзоте-НП и тихо охеревал. Правильно сказал техник из фильма «В бой идут одни старики» – самое плохое на войне – ждать. Сидел и ждал немца. От нервов уже и автомат перебрал, и гранаты по два раза переложил, все рожки патронами забил, а немец всё не начинал. И уснуть я уже не мог!

Поднял трубку телефона, покрутил:

– Что там, Глаз?

– Тихо пока, – ответил наблюдатель из бывшего НП комбата.

Ну вот, опять жди.

– Воздух!

Ну наконец-то!

Восемь самолётов не спеша прилетели с северо-запада, пролетели над нами, развернулись, перевернувшись через крыло, во-о! Завыли! Тут же землю сотрясли сильные взрывы. И ещё! И ещё! Хорошо хоть отбомбились по нашим вчерашним позициям, на той стороне высотки. А там у нас лишь несколько дзотов с трофейными пулемётами остались обитаемы.

Когда бомбить перестали, стали штурмовать, заливая теперь уже наши позиции из пушек и пулемётов. Но мои ребята молодцы – сидели по норкам тихо, как мыши. Никто не бегал бестолково в панике, как в фильмах про войну показывают, правда и не стреляли в самолёты. А те от безнаказанности совсем оборзели – чуть брюхом гребень высотки не цепляли, выходя из пикирования. Это уже наглость, за которую нужно наказывать!

– Дай сюда! – я выхватил пулемёт из рук пулемётчика, сидевшего рядом сжавшись. Выскочил из-под защиты накатов шпал. Осталось дождаться момента. Если и не собью гада, напугаю точно.

Раскрыл сошки, поставил пулемёт на перекрытие дзота. Вот, этот может быть и моим клиентом. Самолет с изломленными крыльями, неубранными шасси в обтекателях заходил прямо на меня. Страшно, блин, ах спина похолодела! И руки сразу увлажнились. Ничё! Терпимо! Я ловил его в прицел. А он, может быть, меня. Я пока не стрелял.

Он начал первый. Огненные трассы потянулись от самолёта, но не в меня, выше. Я всё ждал. Я уже видел самолёт во всех подробностях, полупрозрачный круг винта, видел каждую заклёпку, голову пилота, даже разглядел вылетающие гильзы. Пора! Я дал очередь, целя прямо перед винтом, с опережением. Попал, не попал? Плохо, что пули не трассирующие.

Самолёт с ревом пронёсся над головой. Я быстро развернулся, сев на зад, выставив пулемёт. Самолёт выходил из пикирования. А я в него долбил из пулемёта. Во! Ура! От самолёта полетели ошмётки, он дёрнулся, резко заложил на крыло. От него потянулась серебряная ленточка – что-то вытекало, значит, что-то я пробил. Самолёт, как заложил на крыло, так и кувыркнулся. И это у самой земли. Пока я вставал, услышал удар. Выглянул – самолёт врезался в землю метрах в трехстах. Начинал разго раться.

– Медведь самолёт сбил! Ура! – завопил тот самый пулемётчик.

– Ура! – прокатилось по окопам.

– А должен был ты сбить! – ответил я ему, возвращая пулемёт с пустым диском. – Это не сложно – он совсем не бронирован.

Ага, а у самого сердце от радости из горла выпрыгивает. Я! Я! Я – самолёт! Сбил! Я сбил самолёт! Охренеть! Руки затряслись, на разом ослабших ногах прошёл в землянку, под крышу, сел на патронный ящик. Кругом стояла трескотня стрельбы – моему примеру последовали другие. Попадут не попадут – а отповедь от наглости фашистские стервятники получат. Не будут так снижаться.

– Улетают! – пронёсся радостный крик.

– В укрытие! – заревел я так громко, как смог. Услышал, как моя команда передаётся по цепи.

Угадал – в воздухе свист, взрыв! Артподготовка. Молотить будут от души. С самолётов им теперь передадут ориентиры для стрельбы.

– Держи штаны сухими, ребята! – крикнул я. Кто меня услышит? Такой грохот стоит. Засёк время.

Ждём. Боясь, трясусь. От взрывов и страха – тошнит. Самое время молиться, но я ни одной молитвы не знаю.