Юрий Корчевский - Самоход. «Прощай, Родина!»

Поколебавшись, фельдшер разрезал голенища ножницами и еле стянул их. Резать почти новые сапоги было жалко, но иного выхода он не видел. В валенках в танке несподручно – педали не нажмешь. Да и скользят они по броне, намокают, топливо впитывают, масла – на танке с этим беда. Комбинезоны вечно замаслены – то пушечным салом, то смазкой от снарядов, то моторным маслом. И запашок соответствующий.

А вот портянки – хорошие, фланелевые, никак не хотели сниматься. Кожа на ногах полопалась, портянки пропитались сукровицей, прилипли – не отодрать. Их отмочили теплой водой и кое-как сняли, местами – с кусками кожи.

Виктор увидел свои ступни, и ему стало жутко. Он слышал, что при серьезных формах обморожения ступни ампутируют.

Растерялся и фельдшер. Он привык к ранениям и ожогам – у танкистов в бою чаще всего ожоги и случаются. Обморожения же – у пехотинцев, которые в окопах сутками сидят.

– В медсанбат тебе надо, лейтенант, а то и в госпиталь. Не моего уровня такое лечение.

Виктор, сам увидевший свои ноги, был не на шутку испуган. Как без ног жить, если врачи примут решение их отрезать?

– Я не против, но сейчас ехать не могу, у меня особист документы забрал.

– Тогда занимай койку, я тебе мазь наложу.

Из всех мазей здесь была одна – вонючая мазь Вишневского.

Фельдшер щедро намазал ею ноги Виктора, забинтовал их и для передвижения принес валенки огромного размера с отрезанными голенищами – получилось что-то вроде войлочных тапочек.

В медпункте было тепло, на топчане лежал матрац – дело на войне почти невиданное.

Виктор снял куртку, улегся и почувствовал, что забинтованные места колоть стало, как иголками, наверное отходили под воздействием мази.

Виктор устал, вымотался, очень хотелось спать. Однако боль не давала уснуть, и он никак не мог найти себе места.

Фельдшер заметил это.

– Спирту махнешь?

– Давай.

Фельдшер налил полстакана спирта, а на закуску принес кусок хлеба с американской консервированной колбасой.

Виктор выпил спирт, закусил его бутербродом, и показалось – отпустило. Он разомлел и уснул.

Проснулся же от громкого разговора.

– В госпиталь ему надо, – доказывал фельдшер, – ноги у него сильно поморожены, как бы ампутировать не пришлось.

– Я ненадолго, только документы отдать.

В комнатушку, где в ряд стояло четыре топчана, вошел особист.

Виктор сел на топчане.

– Лежи, лейтенант. Держи свои документы и пистолет. Твое счастье – полковая разведка утром из рейда вернулась. Сказали, что видели, как какой-то сумасшедший на танке без башни пронесся, автоколонну немецкую уничтожил. Они рядом были, фрица в плен взяли – из той колонны, кстати. Занятный немец, фельдфебель из роты снабжения. Много чего интересного рассказал – они же по всем частям ездили. Ну, тебе это уже неинтересно.

– Выходит – повезло мне. А вы не верили…

– Служба у меня такая, лейтенант. Выздоравливай!

Особист вышел, и тут же в дверях показался фельдшер.

– Я к комбату ходил. Сейчас транспорт подойдет – в медсанбат тебя отвезем, пусть там решают.

Через некоторое время подъехал крытый брезентовый грузовик ЗИС-5. Виктору помогли подняться в кузов, где уже лежала большая охапка сена – все помягче будет.

Грузовик трясло, временами он буксовал, но уже через час Виктора доставили в медсанбат. Поступающих раненых было мало, и его приняли быстро.

Увидев его форму, хирург потянул носом:

– Танкист?

– Так точно.

– Горел?

– Отморозил.

Врач удивился:

– В траншее сидел, что ли?

– Подбили нас, без сознания провалялся на морозе. Сколько – не знаю, часы остановились. Но, думаю, часов восемь-десять.

Врач осмотрел Виктора, наложил новые повязки.

– В госпиталь отправим, в тыл.

В госпиталь так в госпиталь… Виктор на все был согласен, лишь бы ноги сохранить.

Уже утром три грузовика с ранеными доставили их на железнодорожную станцию.

Санитарного поезда пришлось дожидаться в здании вокзала.

Грузили раненых по приходу поезда быстро, опасаясь налета вражеской авиации. Виктора, как относительно легкого ранбольного определили на верхнюю полку.

Загрузившись недалеко от линии фронта, дальше поезд шел практически без остановок, останавливаясь только для смены паровоза или его бункеровки. В это время из поезда выносили умерших. Увы, происходило это на каждой остановке.

Утром они прибыли на станцию назначения. Когда раненых выгружали из вагонов, Виктор успел прочитать крупную надпись на торце вокзала: «Пенза». Дальше раненых на грузовиках развозили по госпиталям – это были и больницы, и переоборудованные школы. И, господи, каким блаженством было растянуться на мягкой постели, на белой простыни, в тепле!

Раненых накормили, стали осматривать.

Виктор находился в офицерской палате. От палат для рядового состава они ничем не отличались, только вместо махорки раненым выдавали папиросы.

В госпитале Виктор задержался надолго, перенес не одну операцию. Ноги заживали плохо. Хирурги срезали омертвевшую кожу, брали с бедра живую, целую, и подсаживали. Было больно, он скрипел зубами, но молчал.

Хирург, старый уже еврей, Моисей Израилевич, посоветовал:

– Ты кричи, легче будет.

Народ в палате менялся. Даже бойцы с серьезными ранениями уже выписались, а Виктор все лежал. Угнетало то, что ходить пока невозможно было, и он все бока отлежал.

Прошла весна – самое паскудное и нелюбимое фронтовиками время года. Дороги развозит, более или менее передвигаться могут только гусеничные машины. В окопах, траншеях, блиндажах и землянках полно ледяной воды, и не обогреться толком, не обсушиться. И так – сутками, неделями…

Весну сменило лето, и в сводках Совинформбюро замелькали названия – Курск, Белгород. Сообщали о тяжелых боях.

Раненые собирались в коридорах, слушали сводки. Им не надо было объяснять, что кроется за словами Левитана «продолжаются упорные бои» – это шла операция «Цитадель».

Когда Виктор смог ходить, он стал выбираться в скверик рядом с госпиталем, чтобы погреться на солнце. Питание в госпитале было неплохим, но веса он не набрал – видимо, все свои силы организм бросил на борьбу с болезнью.

Выздоравливающие бегали на базарчик, находившийся неподалеку. Однако цены там были высокие: бутылка водки стоила четыреста рублей, а командир полка получал шестьсот пятьдесят рублей месячного довольствия. Однако складывались, покупали водку, малосольные огурцы, немного выпивали, закусывали и спорили, спорили, спорили… И конечно же, о боях, вспоминали разные случаи.

Выписали Виктора в конце июня. Направили в запасной полк, располагавшийся в Пензе – туда поступали годные к строевой службе из всех госпиталей города.