Михаил Дулепа - Господин барон

– Миллер, тот, что владелец магазина у поворота к замку, слегка обиделся на высказанное к нему требование, после чего непочтительными словами и действиями вызвал… возмущение барона. В соответствии с требованием благородного лица, лавочник был задержан. Сейчас он находится в камере замковой тюрьмы, так как фон Кустхив приговорил простолюдина к должной каре и передал его в ваши руки для свершения правосудия.

– Что, сам не мог, что ли?

– Он воспользовался случаем передать обвиняемого вам. – Голос фон Шнитце был странным. – Во-первых, подсудимый гравштайнец, а во‑вторых, вы, как старший из баронов страны, можете и обязаны защищать интересы других баронов, пользуясь правом «защитника по слову».

– Ладно, давайте его на суд, будем оправдаловку выправлять.

– Суд уже проведен бароном фон Кустхив.

– Тогда на дополнительное рассмотрение дела, чтобы помиловать. Или нет, я его на неделю в общественные работы запрягу, а то уже третья жалоба!

Я с облегчением кинул на кровать сумку, повернулся к двери. Управляющий стоял, все так же опустив голову и нервно подергивая манжеты.

– Помиловать осужденного можно лишь на рассвете следующего дня.

– Что? Ах да, помнится, вы говорили уже что-то такое. Тогда суньте старого скандалиста в камеру, пусть до утра посидит, подумает над своим антиобщественным поведением. Не забудь подушку и нормальное одеяло ему принести.

– Александэр… господин барон… Приговор по «Правде эсков» приводится в исполнение до заката того же дня.

До заката… суд уже был. Барон. Простолюдин. Несколько частей головоломки с щелчком соединились воедино, а в следующий момент я сгреб старика за ворот и прошипел ему в лицо:

– Ты предлагаешь мне казнить человека?!

– Так гласит закон… Александэр, я не знаю, что делать!

– К черту такие законы!

– Его принимали наши предки.

– К черту и предков! Сделаем исключение!

– И как скоро кто-то решит, что можно сделать исключение для себя? Закон – это внутренняя потребность, подтвержденная опытом и принятая как правило. Закон – это то, во что мы верим.

Он отводил глаза, но фраза была слишком знакомой, чтобы возражать. Отпустив управляющего, я подошел к окну. До заката оставалось еще часа полтора. Вот же!

– Как это вообще возможно?

– Видите ли, Александэр, наши законы принимались в короткие времена свободы, случавшиеся, увы, очень редко. И в такие мгновения…

– Вы оттягивались за все прошедшее.

– Можно и так сказать. – Голос у него был тоскливым. – Закон «О праведном суде» был принят фольксраатом по совершенно конкретному поводу, когда один из баронов, поддерживаемый очередным захватчиком, слишком откровенно пользовался своими правами.

– И сколько человек о нем помнят?

– Пожалуй, только историки. Тот период освобождения продлился меньше полугода, и под действие закона попал единственный человек, именно тот, против кого он и принимался.

– И кто же это у нас такой памятливый?

– Не знаю, Александэр. Вы придумаете что-нибудь?

Я промолчал. Итак, один из моих горожан приговорен к смерти за непонимание политического момента. Барон-скотина воспользовался своим правом спихнуть на меня приведение приговора в исполнение, формально он даже прав – а то, что казнить придется мирного, хоть и желчного, старикана, это дело второе. По закону все правильно.

Верю ли я, что фон Кустхив не знал, что творит?

– Где эта сволочь?!

– Он уехал сразу, как только прибыли стражники сэра Ульфрика, но успел при свидетелях провести суд и процедуру передачи подсудимого старшему из баронов земли Эсков. Вам.

– Напакостил и смылся, гад. Есть варианты отложить казнь?

– Увы, я не нашел. Я звонил вам, возможно, мы бы за день успели что-то сделать, но не смог дозвониться.

– Я отключил телефон, пока разговаривал с де Нюи, а потом просто забыл о нем. Но вы-то почему… ну хотя бы не устроили побег?!

– Мы ждали вас, господин барон.

– Ждали они! Ждуны хреновы… – Я еще раз перебрал возможности и без надежды переспросил: – Дело зарегистрировано?

– В мэрии и в бумагах полицейского участка.

Оставалось лишь выругаться. Идиотская ситуация, когда эски, считавшиеся у окружающих народов людьми недалекими и, скажем прямо, слегка повернутыми на обычаях и законах, сами себя загнали в состряпанную кем-то ловушку и оправдали это мнение. Все правильно, все по закону. Пусть и против здравого смысла. Как, впрочем, и вся эта история с отделением и возвращением старых обычаев… обычаи? Обычаи!

– Так, стоп! – Я судорожно кинулся к шкафу, куда забросил все принесенные фон Шнитце старые книги и свитки… ну было же тут что-то, было?

Должно быть! Не в книжке, а именно в этих бумажонках, что подсовывал мне управляющий для пущего понимания духа нации, я видел что-то такое… Это? Нет… Да!

– Вот! Сказано, что согласно обычаю, приговоренный может читать молитву, пока палач готовится, и казнить его можно, лишь когда он молитву завершит!

– Это лишь указание, а не…

– Молчать! Повелеваю – поставить старика под виселицу, и пусть читает до самого утра! Не сметь прерывать его общение с Господом!

– Господин барон, не слишком ли это жестоко? Миллер слишком стар, он не простоит ночь. Ожидание смерти страшней самой смерти…

Я снова сгреб управляющего за ворот:

– Фон Шницель, если этот старый скандалист, дожив до седых мудей, не нажил ни любящих детей, ни почтительных учеников, ни надежных соседей, которые могут позаботиться, чтобы он простоял положенный срок, то нахрен мне такой подданный?!

– То есть они могут?

– Знаешь, какой мой любимый анекдот? Когда человек попросил у джинна несколько пустяков, а в ответ на вопрос, почему он не выбрал могущество или мудрость, ответил: «А что, разве можно было?»

– Я понял, господин барон!

– Тогда бегом! Когда ему на шею наденут петлю, все уже должны знать суть происходящего! И туристов чтобы близко не было, это только наше внутреннее дело!

– Да, господин барон!

Я еще раз прочитал протокол суда с красивой, в завитушках подписью барона. Миллера я знал, скандальный такой старикан, он даже мне попенял на что-то при встрече. Но обзываться и кинуть камнем? Это как же надо было его довести?

Меня дергало в стороны противоречивыми желаниями. Хотелось поехать, найти ту гниду, что так подставила меня, хотелось надавать всем местным по морде, чтобы очнулись и перестали жить идиотскими представлениями о мире, хотелось сесть в уголок и спросить Господа Бога, за что он так со мной, но это все потом. Сначала… что сначала? Оружейная!

Верную булаву я оставил без внимания, сразу пройдя к стеллажу с мечами, и начал искать нужное. Не то, опять не то… это, может быть? Повертев кацбальгер, сунул обратно, тупой, зараза. Наконец, повезло с одной из сабель. Видимо, это было настоящее оружие, из-за своей неказистости так и оставшееся в стойке, а не проданное прежними баронами. Длинная, изогнутая, с простой рукоятью без украшений, зато даже сейчас острая. Сможет она, в случае чего, перерубить веревку? Ладно, поднаточим.