Ульян Гарный - Ни слова правды

– А твоего ли ума дело, мелюзга? – разозлился я, чего он тут допрос устроил, от горшка два вершка, а гонору как у дорожного полицейского.

Трегуз в ужасе замахал на меня руками, строя уморительные рожи, что я не выдержал и рассмеялся, уж очень комично выглядел гридень.

– Смотри, какой у вас друг веселый, – не унимался водяник. – Мелюзга, говоришь?

– Ты не обращай внимания, уважаемый, не местный он, – оправдывал меня Трегуз, – но человек хороший, в Славене тебе всякий скажет!

– Хорошие люди черной магией не балуются и водяников мелюзгой не называют, – парировал мелкий нахал. – Компания у тебя, богатырь, странная, но мы зазря никого не обидим, отвечай как есть – зачем в лес пожаловал?

– Сюда по приказу князя прибыли, чтобы командира младшей дружины найти – Леха Немца, он дней пять назад в лесу пропал. Может, тебе что про него ведомо, скажешь – будем благодарны, – снова заговорил Трегуз.

Водяники запищали на своем, потом пискляво рассмеялись, и главный снова заговорил с нами:

– Может, и ведомо, может, и скажу, но пусть сначала вот этот, – и указал на меня, – к нам пожалует и по традиции в водных играх поучаствует.

– Не станет ли уважаемый водный народ возражать, если мы тут между собой посовещаемся? – спросил побледневший Трегуз.

– Это у вас, у людей, все дела спешные, а нам торопиться некуда, Уат хоть и на месте сидит, а дело свое делает, – высокомерно провозгласил все тот же мелкий и демонстративно отвернулся.

Трегуз подошел ко мне и вполголоса с досадой сказал:

– Эх, Тримайло, угораздило тебя водников разозлить, теперь держись.

– Да чего ты перед этими уродцами пляшешь, будто с князем говоришь? Я сейчас на них собак натравлю или ножны уроню, и конец всему племени.

– Не, Тримайло, не пойдет, с ними ссориться нельзя. Да ты еще и меч потерял, примета нехорошая. А водный народ, хоть они и ростом невелики, огромной силой обладает: всякая вода им подвластна, кроме мертвой, ею темные правят. Оттого если водяники чуют нехорошее – бегут исправлять, и Уат (это гигантский водяной червь из воды) им помогает. И не врут они – зря вреда не делают, а за то, что нагрубил, хотят они тебя в водяники оборотить, чтоб ты с ними состязался по-честному. Ты, главное, когда оборотят, не болтай лишнего и руки не распускай, а то они тебя с гусями в Африку отправят, такое уже случалось [77]. Но если ты в водных играх одолеешь, они тебя уважать станут и помогать во всем, так что попробовать стоит.

– А ить выбора нет, – встрял противный коротышка, – давай решайся, не то так превратим, ты и в Африку, и из Африки, еще и обратно скатаешься «мелюзгой», да не на гусях, а на стрижах каких-нибудь, чтоб трясло, как на телеге.

Ну что тут сделаешь, кивнул я головой, а «зеленые кафтанчики» приняли это за согласие, и – оооп! – грохнулся я вниз и закачался на каком-то дереве, за руки дернуло так, что в глазах потемнело. Когда в себя пришел, сообразил, что держусь обеими руками за ременную петлю своей булавы. А булава, стало быть, и есть дерево, оборотили окаянные водяники. Я аккуратно сполз на землю, чем вызвал град насмешек в свой адрес.

– Что, верзила, высоты боишься? Дак оно и понятно, целый, слышь, воробьиный скок, ежели прыгнет, каблук сломает, не иначе! – изгалялись нахальные малявки.

Теперь я выглядел как и они: такого же роста и даже в зеленой одежде, вот только борода лопатой, всю грудь закрыла, а они бритые все. Видно шутка их главного, вон как щерится, обормот.

– Ну-ну, негоже так собрата встречать, – остепенил своих старшой. – Как тебя звать-величать, гость дорогой, какого роду-племени.

– Василий Тримайло, русский из Славена! – сквозь зубы представился я.

– А я Ланс Озерный, – ответил старшой и, сняв котелок, церемонно поклонился.

– Я Годи Ручейный, я Нор Ива, я Джерри Омут, я Кенни Прибрежный, я Гринни Жаба, я Фраф Водопад, я Сомон Плескун, – кричали наперебой эти мелкие поганцы и снимали свои колпаки и шляпы.

Помня о предупреждении Трегуза, я тоже сорвал с головы зеленый картуз и помахал им в воздухе, неуклюже присев, чем вызвал новый взрыв хохота.

– Ну пошли, что ли, Тримайло, бахнем за знакомство! – пригласил Ланс.

– Некогда мне, давай свои водяные игры, да побыстрее! – рассвирепел я. Там Косматко незнамо где, Лех без вести пропавший, а этот мелкий говнюк про какую-то выпивку толкует.

– Да ты не горячись, здоровяк, внутри червя время по-другому течет, как дождь сквозь землю. А дружок твой, с темнотой повязанный, уж дома, женка о нем позаботится. Немому твоему тоже пока никто плохого не делает, успеешь, если в Африку не улетишь, – и пригрозил, и успокоил Озерный.

– Так ты знаешь, где Лех? – вскинулся было я.

– Не то чтобы знаю где, а у кого в гостях – догадываюсь, – напустил туману Ланс, – но зачем начинать есть рыбу с костей, всему свое время. Идем!

И мы вошли в червя, никаких дверей или порталов, даже переход с воздуха в воду был незаметен, просто вошли в просторную комнату с прозрачными стенами, с прозрачной мебелью, которая здорово напоминала паб. Имелась и стойка, за ней прозрачный бармен, внутри которого плавали разноцветные рыбки. На голове бармена – подобие лица: три водяные воронки означали, видимо, рот и глаза. Только на месте им не стоялось, и водовороты бродили свободно, по подбородку, по затылку, но на шею не опускались. Почувствовав наше присутствие, живой аквариум поставил глаза и рот на место, изобразил подобие улыбки, то есть водяной круг стал овалом.

– Эх, научить бы его говорить, цены б не было, – посетовал Ланс. – Ну что, Болтун, скажи честно, ведь пил, смотри, рыбы какие спокойные.

Болтун прижал прозрачные ладони к груди и сокрушенно покачал головой, дескать, виновен по всем статьям. Поставил на стол девять больших кружек – по числу гостей – и наполнил их из шланга светло-желтой жидкостью с пенной шапкой, сделал приглашающий жест, продемонстрировав прозрачную ладонь.

Водяники особого приглашения ждать не стали, кружки разобрали, побросав где попало свои котелки да колпаки, и я не стал отставать, взял свою, отхлебнул и с удовольствием припал, пока не опорожнил всю кружку. Пиво, да какое! Пьешь и пить хочется! Высокий класс!

Как только я кружку поставил, Болтун-аквариум ее тут же наполнил пенным, я выдул еще полкружки, поставил, огляделся. Собутыльники, или, правильней сказать, сокружечники, мне сосудами полупустыми отсалютовали. Я ответил им тем же, хотя хотелось плеснуть им в хари пивом и настучать по их рыжим башкам, но в Африку на стрижах не хотелось, да и пиво больно хорошее – жаль впустую проливать.

– Ну что, может сапожок? – предложил Ланс, хитро прищурившись.

– А давай, – с вызовом ответил я, слабо представляя о чем он.

Болтун вытащил девять высоких кружек в форме сапога.