Артем Рыбаков - Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

– Саш, ты не против, если мы с Зельцем по селу пройдемся?

– За каким? – продолжая копаться в недрах грузовика, спросил командир.

– Я со старостой поболтать хочу… ну и так – послушать, о чем люди судачат. Они ж не знают, что мы русские и все понимаем, вот и будут свободно друг с другом разговаривать… Да и на «железку» сходить не мешает, глянуть, что к чему…

– Резон в этом есть, не спорю… – Он выбрался из моторного отсека. – Только рацию возьми, и не больше, чем на пару часов, а то волноваться буду. Кстати, – Саня принялся оттирать руки от масла, – а в своем немецком ты уверен?

– Конечно! На шоссе с природными гансами общался без особых проблем, а тут какая-то тварь продажная! – с жаром заверил я его в своей лингвистической состоятельности.

– Как скажешь, как скажешь… На часах у нас Док сейчас, так?

– Угу.

– Докладывайся ему каждые полчаса, а то опять тебя по лесу искать у меня ни малейшего желания нет.

– Да когда… – договорить я не успел.

– Тогда, блин! Ты забыл, что за полтора месяца три раза в плен попадал? Или это меня два раза дырявили, а?

– Не три, а два, – я попробовал огрызнуться.

– А в сарай кого на второй день по приезде законопатили? Пушкина? Так что доклад раз в тридцать минут, иначе никуда не пойдешь! Или ты себя Рэмбой в смеси со Штирлицем ощутил?! – «Вот теперь Саша конкретно завелся – по тону понятно. Но и я тоже хорош – в полный и к тому же неуправляемый, занос пошел…»

– Все понял, тащ командир! Доклад каждые тридцать минут! – козырнув, я даже встал по стойке «смирно» – ведь известно, что ничто так не успокаивает военного человека, как Устав.

– Иди уж, вояка! – Прием сработал и в этот раз – Саша сразу подобрел.

Быстренько вернувшись в школу забрать рацию, я доложился Сереге и, настроившись на рабочий канал и сунув на всякий случай в карман гранату, выбежал во двор.

Пока мы с Лешкой топали до сельсовета, я в который раз отметил, что, несмотря на бушующую вокруг войну, в глухих уголках вроде этого практически ничего не изменилось. Если только забыть о немецком флаге над сельсоветом и полном отсутствии мужчин на улице. Правда, надо думать, и в мирное время днем их в деревне тяжело было застать – в страдную пору на селе работа всегда найдется. А пока, кроме стайки ребятишек, промчавшейся мимо, да нескольких женщин, нам никто не попался. Занятно то, что если я разглядывал встречных девушек с неподдельным интересом, Дымов даже голову в их сторону не поворачивал. Такое поведение для молодого симпатичного парня показалось мне более чем странным, так что я даже тихонечко спросил:

– Слышь, Зельц, а как тебе та блондиночка?

– Какая? – вздрогнув, спросил в ответ Лешка.

– Ну такая… – и я жестами изобразил пышные формы одной из встреченных селянок, чья фигура, надо это признать, произвела на меня впечатление.

Лицо боевого товарища на миг дрогнуло, а появившееся на нем выражение напомнило мне физиономию президента Клинтона, когда он давал объяснения сенатской комиссии по поводу своих приключений с Моникой. «Ха! Маскируетесь, товарищ сержант милиции! Ну-ка, а если так?»

– Может, пойдем, познакомимся? – как можно более нейтрально предложил я.

– Да ты что! – взвился Алексей. – На нас же немецкая форма! Они с нами даже разговаривать не станут!

Действительно, косячок! С другой стороны, некоторые из барышень нас разглядывали с ясно различимым интересом… Или это мне показалось? Сколько уже по лесам бегаю, мог и отвыкнуть от куртуазий.

– Пожалуй, ты прав! А вот представь, что мы в свое переоденемся, деревню захватим, бургомистра на осине подвесим… И ты, такой красивый, «шпалами» сверкая… А?

– Антон, ты чего? Война же!

– А что война? Жрешь ты, как и я, невзирая ни на какую войну, разве не так?

– Сравнил тоже… Без еды как воевать-то?

– Без женской ласки тоже сложно. Помнишь, как Славка Трошин поменялся, когда с Мариной зазнакомился? То-то же! Тебе же сам бог велел – молодой, неженатый! – Однако развивать тему я все-таки перестал, отчасти потому, что Дымов особо не повелся, отчасти из-за того, что впереди показался сельсовет. Не то чтобы я испугался местной власти, но административное здание – это вам все-таки не пустынная деревенская улица, и поскольку говорили-то мы по-русски, шанс, что кто-нибудь это услышит, возрастал.

На лавочке возле входа сидел молодой парень в хорошем двубортном пиджаке, не подходившем ему как минимум на два размера. Левый рукав был перехвачен белой повязкой, отчего казалось, что бицепс этой руки уродливо перекачан. Ансамбль дополнялся засаленной кепкой и парой глубоких царапин на щеке. На коленях «суровый боец» держал обрез «трехлинейки», из-за чего напомнил мне персонажа одной из первых серий знаменитого сериала «Рожденная революцией». Той, где главный герой приезжает в деревню бороться с кулацким подпольем. Увидев нас, парень вскочил:

– Добренького утречка, панове официры!

– Guten Tag! – пока я размышлял, реагировать на приветствие или нет, ответил Дымов. – Sprechen Sie Deutsch? [29]

Если судить по квадратным глазам и бараньему выражению на лице, парнишка ничего не понял! Надо Лешке наколку дать.

– Burgmeister! Schnelle! Schnelle!

Парень осклабился, попутно продемонстрировав рот – «мечту жадного стоматолога», и затараторил:

– Так нет его! Нету! На лесопилку уехал! Да, на лесопилку! – При этом он стащил с головы кепку, руками показывал направление на этот объект лесного хозяйства, демонстрировал нам свое уважение, ежесекундно кланяясь, и вообще вел себя, как Марсель Марсо на стимуляторах!

«Ого, какая буря чувств!» – подумав это, я просто обошел его, словно он был неодушевленным предметом, столбом там или клумбой, и направился к крыльцу. Зельц врубился с пол-оборота и, обогнав меня, почтительно распахнул дверь.

Не знаю, насколько подобное поведение соответствовало представлениям охранника, но он даже не дернулся, просто еще несколько раз повторил, что бургомистр в отъезде.

Мне же это только на руку, дорогой! Вдруг бумажку какую интересную этот ваш бургомистр на столе забыл, да и в целом неплохо посмотреть, как новая власть живет.

Пока Лешка весьма грамотно заблокировал сунувшегося вслед за нами сторожа, я быстро прошел по короткому коридору и толкнул дверь с пришпиленным листом бумаги, на котором плакатным пером аккуратно было выведено «Бургомистр». На двух языках, причем надпись латиницей была сделана готическим шрифтом и превосходила размерами русскую раза в два.

«Да уж, Чувство Собственной Важности у гражданина Акункина зашкаливает. Впрочем, это и из рассказов Тотена было понятно, надпись – лишь подтверждение… – рассуждая таким образом, я быстро осматривал «кабинет». – Портрет фюрера он где, интересно, раздобыл? О, и даже бюст! – Названный предмет стоял на столе «градоначальника». Единственное, заметить его сразу было сложно, поскольку голова гипсового Гитлера едва ли превосходила размеры детского кулака. – Наверное, у кого-нибудь из солдат сменял на поллитру, – не думаю, что оккупационные власти уже начали выдавать местным предметы наглядной агитации. Хотя с этого германофила станется».