Артем Рыбаков - Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

– Herr oberlieutenant komm zu mir! [30]– сохраняя конспирацию, позвал Зельц. Конечно, выговор у него недотягивал не то что до тотеновского, но и даже до моего, да и без «bitte» фраза звучала несколько невежливо, тем не менее в отсутствие людей понимающих должно вполне проканать.

А позвал он меня потому, что нашел на втором столе весьма интересную штукенцию:

«До особого распоряжения запрещается частным лицам:

а) ездить по железной дороге;

б) находиться на железнодорожных путях;

в) впрыгивать в поезд на ходу;

г) влезать в поезд во время стоянки.

В случае нарушения этого запрета германской охране дано распоряжение пользоваться огнестрельным оружием», – было написано на большом, примерно шестьдесят на сорок, листе фанеры. Причем перед тем, как нанести все тем же плакатным пером текст, неизвестный художник-оформитель не поленился загрунтовать деревяшку белилами.

«Интересный заход – если ориентироваться на эту надпись, на ближайшей станции, до которой от нашего нынешнего расположения всего пятнадцать минут пехом, должны быть немцы. Отчего же тогда никто из наших никого на станции не засек? С другой стороны – это может быть не больше чем голословная страшилка, рассчитанная на местных крестьян. Надо проверить!»

Еще немного порывшись в вещичках Акункина и не обнаружив ничего ценного, если не считать списка находящихся в ведении бывшего совхоза «промпредприятий», который я аккуратненько переписал, на что ушло минуты две, не больше, мы покинули «мэрию».

Бравурненько мы сегодня пообщались, прямо молодость вспомнилась. С вахтами «навстречу Октябрю», «повышенными соцобязательствами» и прочими вещами, которые тогда раздражали, а сейчас вызывают скорее чувство ностальгического умиления. Вроде как изрисованные двухлетним сыном обои двадцать лет спустя. Плохо, что ничего мы так, по большому счету, и не решили. Нервяки у всех во время операции и недельного бегства сказались. Только выдохнули и почувствовали себя в относительной безопасности, как на всех апатия навалилась. Даже на меня с Саней, несмотря на весь богатый опыт. А тут еще и здоровьишко, службой траченное, свинью подложило – третий день давление такое, что еле ноги таскаю, черт бы его побрал! Спасибо Сережке – он в теме и кое-какими пилюлями подкармливает, помогая на плаву держаться. Эх, где ж мои ну хотя бы сорок лет? Ладно, хватит ныть, а то стыдно станет. Да и кто хотел умереть на бегу со стволом в руке? Пушкин, что ли? А ведь, грешным делом, когда на покой ушел, думал, что не доведется уже. Даже когда на частников работал и во всяких наблюдательных советах заседал, не надеялся – полковники на пулеметы сами не ходят. Оттого, может, и в шаромет подался – хоть краешком вернуть те ощущения и не дать себе смрадным жиром заплыть и на даче киснуть, смачно попердывая. Но игра, как ни крути, – суррогат. Про Шуру нашего рассказывали, что когда он в команду только пришел, так его двухметровую тушку хрен кто разглядеть мог – так ныкался, а потом осознание пришло, что шариком не убьет. Да он и сам мне здесь уже шепнул, что от многих вещей отвыкать начал. А тут, считай, сбылась мечта идиота – на войне снова. К тому же на носу вторая, совсем уж несбыточная в прошлом мечта нарисовалась – та, которая, выскажи ее кому постороннему, в «желтый дом» с вероятностью в девяносто процентов привести могла. Еще в середине восьмидесятых родилась, когда по службе в архивах копаться пришлось. Очень мне тогда Лаврентия Павловича о некоторых вещах спросить хотелось. Даже сон несколько раз один и тот же снился.

Типа, захожу я в кабинет его на Лубянке и с порога, без подготовки: «Что ж ты, товарищ Берия, сук таких проморгал, а? Как козлин не опередил?»

А он руками виновато разводит и говорит, что, мол, прости, Александр Сергеевич, откуда мне знать было, что это вражины подколодные, на все ради своего гузна пойти готовые, а не просто товарищи, слегка в некоторых вопросах заблуждающиеся или умишком обиженные.

А тут шанс с «любимым наркомом» поручкаться есть, и не хилый. Тем более если вспомнить, с какой скоростью наш запрос на авиаподдержку выполнили. Саня тогда здорово придумал – считай, одним камнем не двух, а даже трех зайцев пришибли. И немцам дерьмеца полное лукошко поднесли, и следы спутали, ну и, самое главное, отношение Москвы к себе проверили. Скорость, с которой Центр на наш вброс прореагировал, реально впечатлила. Со скидкой, понятно, на местные особенности вроде никакой связи и процветающий на любом уровне бюрократизм. И даже если нас для пущей безопасности и секретности и прислонят чистым лицом к грязной стенке, уверен – перед этим внимательно выслушают. Впрочем, пришить нам можно столько, что волосы дыбом встают. И самозванцы мы, и шпионы всех возможных и невозможных стран, вплоть до Мозамбика! Хотя нет – его как раз еще нет, а на колонию португальскую уважающий себя шпион работать не будет…

– Командир, кончай красоту наводить – разговор есть! – обтянутая мышастыми галифе задница Куропаткина торчала из-под капота «Опеля».

Глухие матюки, раздавшиеся из железного нутра «блица», подсказали, что, похоже, я не совсем вовремя.

– Не, я и потом могу подойти. – Однако «соскочить» не удалось – командир уже выбрался.

– И чего вам всем неймется? – с хрустом выпрямившись, спросил он. – Только жиклера собрался почистить, так толпа, как в собесе в день пенсии.

– Я ж не знал.

– Говори лучше быстрее, а то до обеда не закончу…

– Да я все о будущем нашем думаю.

– А кто ж не думает? Ты лучше к конкретным вещам переходи, Сергеич! – Подхватив стоявшее у колеса ведро, Шура опрокинул его на себя. Мне аж завидно стало – по такой жаре да холодной водичкой! Но на мне китель, а на нем только грязная майка – так что сейчас это для меня не вариант.

– Вот, думаю, а не заказать ли нам эвакуацию воздухом? Как считаешь?

– Откуда в зобе алмазы? – После ухода на гражданку Саня всячески старался смягчить свою речь, что иногда приводило к забавным результатам – одним из наиболее памятных моментов был случай, когда, отчитывая провинившихся страйкболистов, он разразился матерной конструкцией минут на восемь, на фоне которой финальные слова звучали немного необычно: «А то будете, как, простите меня, идиоты какие!» С другой стороны – а у кого специфических речевых оборотов нет? Тошка вон местоимения личные обожает. Док, чуть что, на местечковый акцент сбивается, хотя ни разу не еврей, а меня на фирменном «охреносоветь» не ловил только ленивый.

– А в чем проблема? Площадку подготовить – не проблема.

– Не в площадке дело, а в опыте. Предки, как мне маразм подсказывает, еще в тыл летать не начали, а подопытным кроликом становиться у меня что-то желания нет.