Наталья Павлищева - Авантюристка. Возлюбленная из будущего

– Не просто горничной, а той, что навязываете вы. Я не желаю ютиться в двух крошечных комнатках с Миленой, лучше без нее. Благодарю вас за заботу, Ваша Светлость, и более не удерживаю.

Он вздохнул:

– Анна, мне нужно некоторое время отсутствовать, это ради вашего же возвращения обратно в свое время. Оставить вас во дворце Мазарини я не могу, вы действительно натворите глупостей, исправить которые потом будет невозможно.

Я смотрела на мужа насмешливо, теперь я знала себе цену, теперь он ничего не сможет со мной сделать!

– Ваша Светлость, меня зовут Гортензией, и глупости я могу натворить где угодно. Надежней было бы посадить меня в каменный мешок, подавать воду и кусок хлеба через решетку, а на лицо надеть железную маску, вы не находите? К тому же без своей дочери я никуда не вернусь. Отправляйтесь в свой флигель на улице Вожирар, а я буду делать здесь то, что посчитаю нужным.

Он процедил сквозь зубы:

– С вами останется Люсинда.

– Ее можете тоже забрать. Я родилась и выросла не в королевском дворце и вполне способна умыться без посторонней помощи.

Глядя вслед круто развернувшемуся на каблуках мужу, вздохнула. А ведь все так хорошо начиналось…

Он уехал, а я осталась сидеть перед холодным камином (не мешало бы растопить, вечером довольно прохладно) без свечей в сгущавшихся сумерках. Где брать свечи и дрова? Это забота слуг, но я от горничной отказалась, оставалось лишь терпеть.

Камин все же решила растопить, потому что дрова подле него нашлись, а за свечами не пошла. Ладно, завтра разберемся. Арман сказал, что мои пожелания выполняются? Завтра пожелаю, чтобы мне приносили еду трижды в день, а также дрова и свечи. Посмотрю лошадей, посмотрю, кто из слуг остался… Интересно, кто будет организовывать исполнение моих желаний? У кого-то же должны для этого иметься нужные суммы.

Огонь охватил пару поленьев, весело запрыгав по ним, в комнате стало светлей и уютней. Я шевелила дрова, чтобы скорей разгорелись, когда в комнату заглянула Люсинда:

– Госпожа герцогиня, зачем же вы сами?! Позвали бы меня.

– Разве ты не уехала с герцогом?

– Нет, он сказал, что вы пожелали оставить меня. Госпожа герцогиня, герцог передал вам вот это, – Люсинда протянула письмо.

Пока я срывала печать, она успела зажечь от камина три свечи и поставила на стол. Все скромно, но удобно – стол, рабочие стулья и кресло подле него, кровать под балдахином, камин, от которого тепло и светло… И все равно я не понимала, зачем нужно загонять супругу в далекую Бретань в полуразрушенный замок, даже если сам собрался уезжать надолго.

В письме Арман повторял, что постарается скоро вернуться, и заклинал послушать его совет: во-первых, вести себя все это время как можно тише («вы найдете много приятного в конных прогулках, в здешней природе, в спокойной деревенской жизни; если будут нужны книги – Рене все привезет»), во-вторых, ни в коем случае (он даже особо это подчеркнул: «ни в коем случае») не возвращаться до его приезда в Париж.

Я чуть не отправила письмо в огонь, не дочитав. Нельзя же быть столь ревнивым, чтобы запрещать жене жить нормальной жизнью только потому, что он сам отсутствует в Париже! Но что-то заставило руку замереть, не донеся лист до огня. Взгляд зацепился за следующую фразу:

«В Париже НАСТОЯЩИЙ Арман-Шарль де Ла Порт. Как бы я ни был вам неприятен, поверьте, ваш настоящий супруг много хуже».

То есть?! Я смотрела на текст, пытаясь осознать, что это означает. Что такое «настоящий»? А Арман какой?

Мозг пытался уловить какой-то подвох, какую-то зацепку, которая объяснила бы все происходящее, но не мог. Казалось, что-то очень важное прямо передо мной, но я этого не вижу, и от того, смогу ли понять, зависит само мое существование.

Постепенно росло ощущение, что я в ловушке, в клетке, как мышонок, неловко сунувшийся за кусочком сыра. Но самым страшным было чувство одиночества. Если бы Арман сказал мне эту фразу раньше, я вцепилась бы в него мертвой хваткой и не отпустила от себя ни в будущее, ни в прошлое.

Хотя он что-то говорил, да, Арман ведь просил не возвращаться в Париж к мужу. К какому мужу, а он тогда кто?! У меня голова шла кругом. Позже я не раз задумывалась над тем, почему бы просто не послушать Армана и прожить тихо, как мышка в норке, когда усатый котище рядом?

Перевоспитание началось уже через день. Нет, условия были вполне приличные, конечно, в рамках местных возможностей. Отказа я ни в чем не знала, а что было просить? Лошадь, седло, одежда – все было. О еде и тех же свечах и говорить не стоит. Даже оружие для фехтования, только фехтовать не с кем.

А моим воспитанием занялся священник из Ланьона. Он решил взять шефство над молодой особой, которую супруг поселил в заброшенном замке. Подозреваю, что супруг что-то наговорил священнику, потому что святой отец вопросов о причине моей столь странной жизни не спрашивал. Он был вполне добродушным и даже приятным, но лучше бы не появлялся.

Я уже нашла себе занятия по интересам, обнаружив, что Арман привез приличные книги и шахматы, в конюшне действительно хорошие лошади, а окрестности весьма живописны. Но меня так и подмывало что-нибудь устроить в пику Арману. Я не желала шокировать святого отца, священник просто подвернулся под руку.

– Мадам, полагаю, вы желаете вернуться в Париж?

Пришлось сделать паузу, чтобы не поинтересоваться в ответ, мол, а вам-то какое дело? Ответила уклончиво:

– Прежде всего, я желаю обнять свою дочь.

– А… супруга?

– Материнское чувство сильней любого другого даже у такой ветреной особы, как я.

Ему не удалось полностью скрыть свои сомнения. Что же такое святому отцу наговорил Арман?

– Все в руках господа…

– Вы не верите в мои лучшие чувства, святой отец?

И это вместо нормального «аминь».

– Верю, верю, – безо всякого энтузиазма заверил священник. Меня в ответ понесло.

– Мамой клянусь!

– Чем?! – обомлел святой отец.

Я быстро поправилась:

– Папой, – и на всякий случай уточнила, – римским.

– Кто… научил вас… так клясться?

– Моя наставница, – мои глаза смотрели честно-пречестно.

Он немного похватал ртом воздух и осторожно поинтересовался:

– Его Высокопреосвященство слышал подобные клятвы?

Врать так врать, пусть попробует доказать, что нет.

– Кардинал всегда говорил, что клясться можно чем угодно, Господь сам разберется в том, принять клятву или нет и нарушила ли ты ее.

На некоторое время у святого отца пропал голос и всякое желание меня перевоспитывать, но я зря надеялась, что надолго, упорный священник попался. Видно, рассудив, что это и есть его задание свыше, он принялся посещать замок дважды в неделю и подолгу беседовать со мной.