Наталья Павлищева - Авантюристка. Возлюбленная из будущего

Под этим «недолго» можно было подразумевать что угодно. Аббатиса сдержалась, чтобы не сказать что-то резкое в ответ.

– Я сообщила вашему супругу о вашем состоянии.

– Вам-то что за дело?!

– У нас есть свободная комната с камином. Вам нужен врач?

– Чтобы отравить меня пилюлями? Нет, мне достаточно отравленной еды.

Все же аббатиса взвилась:

– Кто вам сказал, что еда отравлена?!

Я не ответила. Много чести беседовать с ней. И потом, мне действительно было себя жалко. Что, если Арман не появится или не найдет меня? Или появится слишком поздно? Что мне-то делать? Невеселые мысли, потому, не обращая внимания на стоящую аббатису, я свернулась калачиком и постаралась укрыться куцым одеялом.

– Никто вашу еду не травил, для вас готова неплохая комната на этом же этаже. Там тепло и светло.

Вот словочь! Неужели нельзя было поместить нас туда сразу? А я вот теперь не пойду! Ты меня попросишь…

Я осталась лежать скрючившись, как живой укор ее жестокости. Постояв в нерешительности еще немного, аббатиса ушла. Вместо нее пришла та молодая разговорчивая монахиня и попросила перейти в новую комнату. Я не повернула головы. Надоели все вместе взятые, надо поскорей найти способ выбраться отсюда.

Монахине удалось убедить Сидони хотя бы посмотреть предложенные нам апартаменты. Подруга по несчастью вернулась возбужденная:

– Гортензия, там просторно, два окна со стеклами и камин. Это прямо над спальней монахинь. Давайте перейдем туда, здесь слишком темно и холодно.

Оставаться в этой конуре было и впрямь глупо, можно разболеться по-настоящему, а голодать можно в более комфортных условиях.

В нашей новой комнате, вернее даже двух (!), были две вполне приличные кровати с ремнями в качестве подложки под матрасы, не потерявшие своей формы, небольшой стол и два стула, действительно два окна, которые, правда, не открывались, но застеклены, и камин. Что еще нужно, чтобы чувствовать себя вполне удовлетворенными? Лично мне совсем «немного» – возможность выйти отсюда, когда пожелаю, отсутствие рядом и даже на горизонте супруга, хорошо бы сюда Люсинду… кое-какие книги… хорошую лошадь для прогулок верхом… Но главное – мою малышку, по которой я страшно скучала. Даже если бы не было всего остального, но мне привезли Шарлотту, я сумела бы справиться с бедой.

Однако на это не стоило надеяться и настаивать тоже, могло обернуться хуже.

На столе у помощницы аббатисы, где та записывала привезенное в монастырь, помимо большой книги учета, четок и подставки с перьями, стояла склянка с чернилами. Это было подобие солонки, но с плотно закрывающейся крышечкой.

Что меня заставило стащить эту чернильницу? Наверное, надежда как-то переправить письмо на волю. Но чернила пригодились в другом деле (каюсь, не слишком праведном). Склянка жгла руки, было ясно, что до своей комнаты я ее не донесу, либо чернила разольются, либо кто-то увидит.

И тут на глаза попался большой сосуд со святой водой. Решение созрело мгновенно, я показала Сидони глазами на сосуд и за спиной осторожно передала свою добычу. Та сообразила быстро, мгновение и… чернильница оказалась в воде. Мы продолжили путь как ни в чем не бывало.

Ох и крик стоял!.. Но никто не смог обвинить именно нас, ведь никто не видел ни того, как я прибрала к рукам чернильницу, ни того, как она попала в святую воду. На укоризненный взгляд аббатисы нам наплевать. А вот удержаться, чтобы не ответить ехидным своим, оказалось трудно.

Все же это были странные комнаты, в первый же вечер мы подумали, что тут водятся привидения, хотя какие привидения могут быть в монастыре?! Просто откуда-то доносились едва слышные голоса.

– Что это?!

Я в ответ прижала палец к губам, не похоже на завывания теней покойников, скорее голоса живых женщин, только читающих молитвы. Неужели здесь привидения монахинь?

Заупокойный речитатив монахинь, вымаливающий прощение грехов, которых у них не было, начал действовать на нервы. Сначала было забавно, потом стало раздражать, и вскоре мы были готовы лезть на стену или выть в два голоса.

Пытались занавесить камин – не помогло. Мне показалось, что голоса слышны не столько из камина, сколько прямо из пола внешней комнатки. Ну и слышимость у этих средневековых замков! Кто бы мог подумать? Походив по комнате, вдруг сообразила, что могут подслушивать и нас самих.

Показав Сидони, чтобы молчала, я присела и даже поползала по полу на карачках. Смешно, но уже через пять минут стало ясно, что звук снизу идет через щель в полу. Мох, когда-то забитый между плахами в месте их стыка, выкрошился (или был выкрошен нарочно), а щель в полу комнаты прикрыта двумя слоями старого гобелена. Если его отвернуть, то слышно прекрасно, но ничего не видно – снизу щель закрывает балка, над которой в потолке настоящая дыра.

Наверняка аббатиса просто подслушивала своих сестер, потому нас сразу в эту комнату и не пустили. Этим стоило воспользоваться, я не знала как, но обязательно стоило. Подслушивать? Но меня меньше всего интересовало, что могут поведать друг дружке эти девушки, запершие себя в монастырских стенах. И все же щель в полу не давала покоя.

Мы нашли ей применение, вернее, не самой щели, но идее. Если плахи пола не стыкуются на своих срезах, то они могут не прилегать и по длине. Старательно обследовав пол, я нашла прореху. За много лет существования здания часть бывших сучков в плахах почти выкрошилась, два из них удалось даже вынуть, словно затычки из бочки, а потом вставить обратно. Отверстия совсем небольшие, сквозь них едва видна комната монахинь, не то что сбежать, но и руку не просунешь.

Но в тот же вечер Сидони случайно опрокинула на столе кружку с водой, которая пролилась мне на колени сквозь такое же отверстие в столе. Мы понимающе переглянулись.

На следующий день, дождавшись, когда никого из монахинь не будет в их спальне, щедро полили через отверстие их постели. Мы не виноваты, что внизу оказались именно кровати, просто так расположена щель. Намокшие одеяла обнаружили только вечером, обвинить нас ни в чем не смогли, аббатиса на расследовании почему-то не настаивала. Мы-то понимали почему – чтобы не раскрыть секрет связи верхней и нижней комнат.

Но мелкие пакости положения не спасали, мы по-прежнему оставались в монастыре безо всякой надежды скоро выбраться.

Шел всего пятый день нашего пребывания в этой тюрьме, а казалось, что прошла половина жизни.

Размышляя, как вырваться из этого кладбища надежд, я вдруг подумала, что аббатиса обязательно даст понять герцогу, что я в положении. Но мы с мужем (даже с Арманом) не спали после рождения Шарлотты, значит, моя беременность, если бы она была, могла быть только от кого-то другого. Эта мысль заставила даже сесть на постели. Сидони испугалась: