Анна Старобинец - Икарова железа (сборник)

Еще недавно Женя не понимала и не любила все эти безумные и дорогие предметы. Позолоченный канделябр высотой с человеческий рост – кому он нужен? Кто вообще такой возьмет, даже и за бесплатно, а уж тем более за семь тысяч евро? Теперь она поняла: это в обычной, скучной, серой квартире такой канделябр – абсурд, а вот в их за́мке – они ведь стилизуют свое жилище под замок – он бы смотрелся очень уместно. Жаль, что у них нет лишних семи тысяч евро. А впрочем, это лукавство. На самом деле она ни о чем не жалела и ни о чем не мечтала, потому что имела достаточно. Как будто огромный паззл, который она несколько лет пыталась собрать – и который все никак не хотел превратиться в какую-то цельную, осмысленную картину, оставался беспомощно фрагментарным, – с возвращением Дани не то чтобы полностью сложился, но наконец явил ей в общих чертах главный сюжет ее жизни, основные, самые важные, элементы. Теперь все было. Был Даня, и была Тася, и был ремонт, и по Тасиной просьбе они превращали квартиру в замок, и разрисовывали все вместе стены и потолки, и не хватило краски оттенка Medieval Red Wine, и было лето, и они пошли в магазин и купили недостающие банки, и это было чудесно. Так бывает. Как будто тебя оплодотворили счастьем, и теперь ты просто спокойно его вынашиваешь, и все, абсолютно все, что тебя окружает, дает твоему плоду пищу…

…Они уже свернули на 1-ю Фрунзенскую, когда ветер донес с реки и швырнул им в спины детские крики, веселые и пронзительные, как чаячий гвалт над морем. Женя остановилась и обернулась на голоса, невольно заготовив улыбку, рассчитывая получить еще одно обыкновенное чудо в свою копилку сегодняшних обыкновенных чудес. Играющие на набережной дети – наверное, они бросают хлеб уткам, а может быть, машут руками проплывающим по реке катерам – как это красиво, как это… Как?

Они не играли.

Первым инстинктивным желанием было отвернуться и пойти со своими дальше, домой. Как будто ничего такого не происходит там, у реки. Подумаешь, баловство. Она отвернулась, но сценка, которую она успела увидеть, не вписывалась в череду счастливых событий дня, как непропорционально длинная тень в картинку, изображающую безоблачный полдень. Картинку необходимо было исправить, устранить недочет.

– Да-ань, – пропела она призывно, – может, сходишь, посмотришь, что там?

Он оглянулся на реку:

– А что смотреть? Там просто дети играют…

– Вот именно, – поддакнула Тася. – Идемте скорей красить стены.

– Они не просто играют, – нерешительно возразила Женя. – Они пытаются кого-то столкнуть… Вниз, в реку.

– Да ладно, – Даня взял ее за руку. – Тебе показалось. Пойдем.

Он потянул ее за собой, но Женя уперлась. Впервые с той ночи, когда он вернулся домой, его прикосновение было ей неприятно. Его рука казалась какой-то неправильно теплой, как пластиковый корпус чуть перегретого игрой-стрелялкой планшета.

– Надо сходить, – Женя высвободилась.

– Мы не пойдем, – нахально сообщила Тася. – Ты, мам, как хочешь, а мы – домой.

– Это не ты решаешь, – одернула ее Женя.

К ее изумлению, Даня к воспитательному процессу не подключился. Наоборот, покладисто, как будто он сам – ребенок, сказал:

– Домой так домой.

Потом добавил:

– Я всегда слушаюсь свою маленькую принцессу.

Пока они не скрылись, Женя смотрела им в спины, ощущая, как толкается в горле давно забытая, пионерлагерная какая-то ревность: лучший друг выбирает на конкурсе «А ну-ка, мальчики» не тебя, а твою подружку и идет заплетать ей косички…

Не ошиблась. Они действительно пытались кого-то столкнуть с бетонного парапета. И еще до того, как разглядела его лицо, почему-то уже поняла: «недоразвитый». Виноградов. Отказник.

Виноградов лежал грудью на парапете и ногами бестолково отбрыкивался от нападавших. Левой рукой он скреб гладкий, засранный голубями бетон, стараясь за него ухватиться, правую же почему-то свешивал вниз – будто пытался, как в голливудских боевиках, удержать кого-то над пропастью. Эта поза была настолько правдоподобна, что сначала Женя бросилась посмотреть, нет ли там и правда кого-то (и, конечно, там никого не было, виноградовская рука застыла напряженной лопаточкой, а по темной воде плыла изумрудного цвета бейсболка), и только потом стала оттаскивать от Виноградова озверевших детей.

Их было четверо – два мальчика и две девочки, один из мальчиков – из Тасиной параллели. Они не спорили с ней, не сопротивлялись и не оправдывались – ее вмешательство их слегка раздражало, не более. Послушно и молча они отошли от Виноградова на пару метров – и продолжали стоять, склонив головы набок, как голуби, ожидающие момента, когда прохожий уйдет и можно будет спокойно вернуться к недоеденной падали, которая раньше была их товарищем.

Виноградов сполз на грязный асфальт и сел на корточки, привалившись спиной к парапету. Из носа его стекали сопли и кровь.

– Не уходите, – сказал он Жене спокойно. – Если уйдете, они снова начнут.

Потом добавил:

– Егор не умеет плавать.

– Ты – Егор? – его имени Женя не знала, только фамилию. Он, наверное, действительно с отклонениями, если говорит о себе в третьем лице.

– Я Коля, – Виноградов размазал рукой кровавые сопли по подбородку.

– А кто же Егор?

– Мой друг.

– Он тоже здесь был?

– Он здесь сейчас, – Виноградов ткнул пальцем в пустой асфальт рядом с собой.

Бедный мальчик. Совсем больной.

– Вам не стыдно? – обратилась Женя к обидчикам. Получилось как-то ненатурально, по-мхатовски, самой стало противно. – Вы уроды, – добавила она. – Гаденыши. – Прозвучало естественней.

Дети молча продолжали стоять. На нее не смотрели.

– Я тебя знаю, – сказала она мальчику из Тасиной школы. – Знаю, где ты учишься. Остальные пусть сейчас же назовут свои имена и фамилии.

Это был ее любимый прием, он действовал безотказно, особенно на уродов – медсестер, охранников, продавцов – «назовите фамилию». Невыветриваемый, как старческий пот, страх гаденыша, что его внесут в списки. Иногда в них был еще другой, первобытный страх полузверя: называющий тебя – твой хозяин, овладевший тайной твоей клички, овладеет тобой.

Фокус с именем и фамилией удался: они молча побрели прочь. Постоянно оглядываясь: вдруг она, удовлетворенная, сразу уйдет и можно будет вернуться. Но она не ушла.

Виноградов поднялся и протянул ей руку, как взрослый. На его пальцах чуть лоснились красные пятна – кровь и сопли из носа. Подавив отвращение, Женя пожала эту липкую руку.

– Давай мы твоим родителям позвоним, – сказала она.

– Родителей нет, – Виноградов вытащил из кармана дешевый обтреханный телефон.

– Как… в смысле… они куда-то уехали?

Еще до того, как Виноградов ответил, ее спина и шея покрылись мурашками.