Корнелия Функе - Камень во плоти

Тирола… Это название звучало так многообещающе, когда Орфей, замерзший до полусмерти, впервые ступил на ее земли! Но королевство оказалось на поверку таким же унылым, как и здешняя погода. Замок короля не очень-то заслуживал именоваться замком, да и королевский титул звучал льстивым преувеличением для сущеглупого правителя Тиролы. Подданные за глаза звали его Сигизмундом Чокнутым. Большинство из них не видели на обеденном столе ничего, кроме черствого хлеба и вонючего сыра, да еще самогона, которым они упивались в своих угрюмых горных хижинах, спасаясь от холода.

К счастью, среди местных жителей имелась горстка относительно состоятельных. Почти год Орфей перебивался тем, что преподавал в столице дочери одного суконщика, тешившего себя честолюбивыми мечтами выдать ее замуж за какого-нибудь магната. Девица прикусывала себе от усердия зубами язык, корябая собственное имя.

Ах, какая тоска! И какая вопиющая растрата его дарования! Но хотя бы в одном Орфей был уверен: здесь, среди угрюмых гор, где он, голодный и с обмороженными ногами нашел пристанище, слова Фенолио не имеют никакой власти. И доказательством тому существа, населяющие леса и ущелья Тиролы: истуканды, муггенштутцы, нёргеллы… косматые кобольды, чье имя никто не дерзал произнести… пауки-людоеды, какие-то животные, похожие на диких козлов… Обо всей этой нечисти в книгах старика нет ни единого слова. Орфей знал наверняка. В конце концов, ведь «Чернильное сердце», книгу, благодаря которой он очутился в этой глуши, он знал наизусть.

Нет. Эти горы не принадлежат Фенолио, хотя старик, возможно, взялся бы доказывать обратное. Ведь в своем беспредельном честолюбии он почитает себя творцом всего этого мира. Но придет день, когда он, Орфей, научит его уму-разуму. О да, всенепременно. Вот только, к несчастью, средь этих гор и его собственным словам нелегко обрести жизнь.

С тех пор как обосновался здесь, Орфей исписал себе пальцы в кровь. Но все, что ему удавалось вызвать к жизни, было бледным и худосочным, словно ледяной ветер выхватывал и уносил из его строчек самые важные буквы.

Брунек… Столица Тиролы, где Орфей обретался в двух до неприличия обшарпанных комнатенках, пожалуй, поместилась бы вместе с городской стеной в зал для приемов во дворце Змееглава. Заезжие комедианты, купцы и солдаты рассказывали о том, как прекрасно обернулись дела нынче в Омбре: Черный Принц договаривается о мире с вдовой Змееглава… Виоланта с недавних пор получила прозвание Добрая, поскольку заложила свои бриллианты, чтобы накормить бедняков… Определенно, она слишком много времени провела в обществе этого прекраснодушного глупца Мортимера!

О Перепеле по-прежнему ни слуху ни духу, очевидно, лучезарный герой и в самом деле отправился на заслуженный отдых. Зато любой рыночный шарлатан без умолку твердит об Огненном Танцоре и его обворожительной супруге, пляшущей с пламенем, а равно о его ученике Фариде – благодаря своим дурацким трюкам с искрами он уже разбил сердце не одной девчонке в Чернильном королевстве Фенолио.

От всех этих россказней Орфею порой становилось так дурно, что его часами рвало в одно из тех ведер, которые его квартирная хозяйка – пренеприятнейшая особа – ставила своей козе. Вся эта болтовня о наступлении золотого века Омбры! О стеклянных цветах, распускающихся на городской стене. (Стеклянные цветы! С возрастом выдумки Фенолио становятся все безвкуснее.) Поговаривают, что на деревьях Омбры распевают серебряные соловьи, городские ворота теперь охраняют великан с сыном, а на рынке можно купить ковер-самолет.

Понятное дело: пока он, Орфей, едва не роняя перо из окоченевших пальцев, вынужден писать густыми, как деготь, чернилами по рябому от пятен пергаменту, который только и можно приобрести у здешних торговцев, Фенолио знай себе заполняет книжку за книжкой своими глупыми словесными выкрутасами.

Стоит ли удивляться, что слова, вышедшие из-под пера Орфея, не имеют никакого действия? Ну что его дернуло рвануть из Озерного замка именно на север?

Орфей вышел из дому, направляясь к своей новой ученице. В небе разливалась настоящая синева, но, ступив ненароком в лужу на дороге, он немедленно зачерпнул башмаками жидкого козьего навоза.

Ах, Орфей! И что с тобой стряслось? Все богатство… потеряно! Вся власть! Все уважение! Все проиграно!

Эту ночь, как и множество других прежде, он ворочался без сна, не в силах решить, кому он отомстит первому… Переплетчику? Фенолио? Или же все-таки Сажеруку? Да, это имя по-прежнему откликалось во всем зазябшем теле Орфея ноющей болью, будто заноза. Невозможно было забыть отвращение, застывшее в глазах героя его юности. Под этим взглядом Орфей ощущал себя трупным червем, выползающим из разлагающегося мяса…

Да, сначала – Сажерук.

Месть. Только мысли о ней позволяли ему терпеть глупость учениц – а заодно и заносчивость их состоятельных отцов.

Булочника, искавшего учителя для своей четырнадцатилетней дочери Северины, звали Алоиз Габеркорн. Хлеб он выпекал препаршивый, но благодаря жадности и расторопности довел дело до заметного процветания. По слухам, у него брал взаймы сам король.

Слуга впустил Орфея в дом, но, прежде чем без единого слова провести его в комнату, где ожидала ученица, недоверчиво покосился на стеклянного человечка у него на плече. На стенах, как и во множестве других домов в городе, висели маски. Орфей находил вырезанные из дерева рожи отвратительными, но, согласно поверьям, они держали на почтительном расстоянии всякую назойливую горную нечисть. Стол, скамья, печь – на обстановку своего жилища булочник не больно-то потратился.

Северина Габеркорн стояла посреди зала навытяжку, прямая, как свечка. Пепельные волосы она заплетала в косу и скручивала в тугой узел, по обычаю здешних широт. Неуклюжее тело ее подавало первые признаки женственности.

– Садись.

Орфей со вздохом раскрыл одну из книг, по которым преподавал. Он умыкнул ее у суконщика, чьей дочери давал уроки прежде. Тот, как и ожидалось, пропажи не заметил. Большинство богачей этого города рассматривали книги лишь как необходимое украшение и не испытывали ни малейшего искушения хотя бы разок в них заглянуть. Впрочем, и в Омбре дело обстояло не иначе.

Не говоря ни слова, Северина уселась за стол и взялась за одно из перьев, лежавших наготове в чернильнице. Ей стоило немалого труда не смотреть на стеклянного человечка.

– Моя метода заключается в следующем, – принялся объяснять Орфей, ссаживая Халцедона на стол, – стоит тебе отвлечься или допустить описку, как стеклянный человечек тут же пройдется по влажным чернилам. Если ты замешкаешься или пропустишь целое слово, он опрокинет чернильницу тебе на пергамент.