Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

У меня есть еще четыре гранаты, и я буду кидать их поочередно после того, как Диляров прошьет свинцом показавшиеся ему подозрительно активными тела. Данная методика наверняка позволит уничтожить большую часть тех, кто все еще оставался живым на страшной поляне.

Мне бы очень хотелось, чтобы вы, сбежавшие, наблюдали эту картину полностью, от первой и до последней минуты, во все глаза. Хочу, чтобы для вас эта поляна и эта деревня стали неразрывно связаны с ужасом, смертью и страданиями. И они оставили бы в ваших душах столь неизгладимое впечатление, что вы больше никогда не решились бы прийти сюда и заповедали это всем, кого вы знаете. На этой земле вас ждет только смерть, вам следует твердо запомнить это. Не приходите сюда.

Потому что я не хочу больше никого убивать.

Случившееся в душевой не имело никаких последствий. Использовав меня мимоходом в каких-то своих играх, Ловкач тем не менее слово сдержал.

Все прошло очень тихо. Никакой беготни, суеты или разговоров. Убей бог, не знаю, куда подевались тела, но меня о них никто не спрашивал. Не было никакой паники и даже шепотков по углам. Сгинули бесследно несколько человек, да и хрен бы с ними. Впрочем, это меня мало волновало. Гораздо важнее было то, что вечером, перед самым отбоем, меня и моих парней посетил фельдшер лагеря.

– Бон? – Мужчина средних лет в форме с нашивками медика остановился у моей шконки.

– Так точно. – Я поднялся со своего места, с интересом его разглядывая.

Медик взглянул на соседние кровати. Обошел Москвичева и, приблизившись к Волкову, сел на его шконку, завернув одеяло. Некоторое время разглядывал бледное, исхудавшее лицо парня, а затем положил ладонь ему на лоб, видимо, измеряя температуру.

– Я так понимаю, это тяжелый. – Получив какой-то результат, мужчина встал с кровати и вернулся ко мне: – Его следует переместить в городской госпиталь. Этому, – короткий кивок в сторону Москвичева, – вполне достаточно будет ухода в местном лазарете. – Мужчина внимательно и как-то устало посмотрел мне в глаза: – Это все или еще какие-то просьбы?

Несколько опешив от столь неожиданного поворота событий, я покачал головой.

– Тогда завтра утром с машиной отправлю в госпиталь. Второй ваш пострадавший освобождается от работ и переходит в лазарет. – Не прощаясь, медик кивнул и направился в сторону выхода.

Перехватив удивленный взгляд Москвичева, я со всей возможной уверенностью кивнул ему, хотя сам, честно говоря, был изумлен. Не думал, что Ловкач и тут окажется на высоте. Обещал мне помочь с ранеными, и пожалуйста, не обманул!

– Спасибо, слышишь, спасибо тебе! – Паренек поднялся со шконки и, пересев на мою кровать, протянул руку: – Вот, держи. Клянусь, жизни для тебя не пожалею!

– Тихо-тихо. – Руку я, разумеется, пожал и даже по плечу похлопал. – Чего ты так? Нормально все, добились, чего хотели!

– Да не за меня! – досадливо отмахнулся Москвичев. – За командира спасибо! Сам знаешь, плох совсем, и ему очень нужна медицинская помощь. Ты ведь уже… – Парень задохнулся, теряясь от распирающего его волнения.

Через несколько секунд, устав подбирать слова, улыбнулся виновато:

– Да спас ты нас, чего уж там… нам ведь конец был. И я, знаешь, думал, поскорее бы. А тут ты… сначала как шутка или издевательства их очередные. Нет, оказывается. Да и потом, ты тащишь нас на своем горбу, немощных. Ты не думай, я разговоры слышу, нас ведь списали все, один ты упираешься. Дураком тебя зовут, говорят, надрываешься, чтобы нас прокормить, а самому по такой работе одни крохи остаются. Ты не думай, я ценю это, но все равно… как в молоке мышь, барахтаешься. Сержант вон совсем плох. А ты, оказывается, вон как… сделал-таки. Спасибо тебе, друг. Век не забуду, верь – нужно будет, жизнь за тебя отдам. Слово даю!

– Подожди пока с клятвами: вот подлечитесь, на ноги встанете, тогда и поговорим, ладно? – Я постарался хоть немного остудить пыл бойца.

– Да что ты думаешь, я просто так, что ли? Языком ветер гоняю? Да это раньше тебе надо было сказать: за то, что ты сделал, за то, что от смерти спас лютой, поклон тебе до земли! И что бы ни было дальше, как бы ни сложилось, я в долгу у тебя по гроб жизни буду! – нешуточно возмутился Москвичев.

– Тихо, – прервал я откровения, увидев, что к моему месту приближается заключенный с зеленой треугольной нашивкой на груди. Остановившись в двух шагах, он ухмыльнулся:

– Собирай барахло, Бон. Меняешь нары. К людям впишешься.

«Люди», как нетрудно догадаться, обитали в соседнем отделении барака. Миновав проход, завешанный цветными занавесками, я остановился на пороге. Огляделся. Да уж, по сравнению с нашим бараком блатные жили в свое удовольствие. Никаких двухэтажных нар: исключительно одиночные, с тумбочками. Перед каждой кроватью небольшой коврик. Куча всяких мелочей на стенах: плакаты местных кинодив, листовки и тому подобная мишура.

Знакомая картина. В расположении части во время моей службы многие бойцы и сержантский состав старались хоть как-то придать казарме жилой вид. Плакатов, конечно, не допускалось, но некоторые мелочи – собственные полотенца, небольшие талисманы, статуэтки – создавали иллюзию домашнего уюта.

– Тут падай и подходи по делу. Базарить будем. – Зэк, кивнув мне на свободное место, отошел.

Я, опустив свои пожитки и обменявшись взглядами с настороженными молчаливыми соседями, последовал совету. Прошел в угол помещения, отгороженный от остальных непрозрачной ширмой, сделанной, судя по всему, из простого одеяла. Аккуратно убрав его в сторону, шагнул вперед.

– Падай! – Сухощавый пожилой мужчина, сидящий на кровати, кивком указал на табуретку. Я послушно сел и обвел взглядом присутствующих.

Ловкач, старикан и уверенный в себе мажор, который привел меня в барак, – вот, собственно, и весь состав. Судя по тому, что седой говорил первым, главным в тройке был именно он.

– С твоей пристяжью вопрос решили. Теперь ты у нас в долгу.

Вот так постановка вопроса! Ну что ж… этого в принципе следовало ожидать. Такая натура – не переделаешь. Сунь палец – всю руку откусят.

– Ты военный, Бон. Так? – не дождавшись от меня подтверждения слов о долге, в дело вступил Ловкач. Видимо, мое молчание было расценено как согласие. Да и куда я денусь-то? В любом случае парни у них в заложниках. Откажусь или попытаюсь сыграть в свою игру, отразится это прежде всего на беззащитных и больных.

– Военный. Служил, – коротко ответил я.

– Держи. – Перегнувшись, Ловкач передал мне лист бумаги. Я с удивлением увидел довольно прилично выполненный план лагеря и прилегающей местности. – Карандаш. – Мой недавний напарник по шахте протянул мне пишущие принадлежности. – Рисуй, что бы ты сделал, чтобы подорваться с лагеря.