Денис Кащеев - Краденая магия. Часть 2 [СИ]

Второй раз он ей на дух не сдался — дважды в ее постели не оказываются.

А знал бы, бедолага, во что ему встали эти жаркие минуты — едва ли отважился бы на это и однажды.

Но догадаться о том кадету не дано. Если он и обнаружит понесенный ущерб — вернее, когда обнаружит — с необремененной пуританскими комплексами новоиспеченной первокурсницей Федоровки Марией Муравьевойон его нипочем не увяжет. Так же, как и каждый из тех полутора дюжин дурачков, поведшихся на ее стройные ножки и высокую грудь ранее. Строго по одному в месяц, аккурат с тех пор, как Маше исполнилось шестнадцать. Чаще — не имеет смысла, реже — расточительно.

Высвободившись из квелых объятий лишившегося чувств второкурсника, Муравьева змеей выскользнула из кровати. Встала, окинула себя оценивающим взглядом. Усмехнулась, увидев на правой ноге съехавший, но так и не снявшийся до конца чулок — единственное, что сейчас было на ней из одежды. Слегка нахмурилась, заметив на внутренней стороне бедра липкий белесый потек. Наскоро оглядевшись по сторонам, подняла с пола смятую форменную сорочку, убедилась, что та, упаси Ключ, не ее собственная, а гостя, и тщательно вытерла ею кожу. Затем, подумав, прошлась мягкой тканью еще и между ног и брезгливо отбросила испачканную рубашку.

Покосилась на голого кадета на кровати. Что ж, заметит — сам почистит. А не заметит — его проблема.

Равнодушно отвернувшись от сомлевшего гостя, Маша направила взгляд внутрь себя, подсчитывая полученные трофеи. Ровно дюжина, как она и рассчитывала. Можно, конечно, было взять и куда больше, но бабка по матери, умудренная опытом Василиса Алексеевна, учила ее в подобных делах не жадничать. Лучше срезать с шестерых раззяв по дюжине, растянув «удовольствие» на полгода — и остаться вне всяких подозрений, чем за раз откусить сразу сотню-другую — и нарваться на чреватый разоблачением скандал.

Мысленно произнеся слово «удовольствие», Муравьева кисло скривилась и снова посмотрела на второкурсника. Ощущения, испытываемые ею во время подобного рода постельных встреч, варьировались в диапазоне от «по барабану» до почти нестерпимого омерзения. Василиса Алексеевна утверждала, что ничего здесь не поделать — такова уж их родовая плата за ценные трофеи, но где-то глубоко в душе Маша все же лелеяла надежду, что однажды все будет иначе. Но, увы, каждый раз разочаровывалась. От сегодняшнего свидания, впрочем, она по этой части ровным счетом ничего и не ждала. Второкурсника подцепила буквально от безысходности, когда гордец Владимир Огинский-Зотов (дух его побери!) снова дал ей от ворот поворот.

Да уж, вздохнула Муравьева, окажись на месте этого никчемного типа молодой князь — не ровен час, что-то и впрямь могло сложиться по-другому. Было в Огинском-Зотове нечто необычное, будто бы нездешнее, чарующее — заставляющее каменное сердце сбиваться с ровного ритма, разливающее где-то в животе непривычно-приятное тепло, а ноги сводящее судорогой… С другой стороны, все это могло оказаться лишь предвкушением особого, богатого трофея — вот уж с кого наверняка можно было бы снять сто, а то и двести единиц, не опасаясь попасться на горячем…

Тряхнув густой копной каштановых волос, Маша позволила себе ухмылку: никуда от нее молодой князь не денется! Особенно теперь, когда канула в Пустоту эта его пассия — Морозова. Надю, конечно, жалко до слез, классная была девчонка, ну да нет худа без добра — не у Воронцовой же Огинский-Зотов побежит теперь искать утешения! Пусть на курсе и болтают, что в Питере между ними что-то такое было — друг другу они точно не пара. Есть еще, конечно, Тинатин Багратиони, но грузинская княжна у нас старомодно-строгого воспитания, сама на шею никому бросаться не станет. А она, Мария Муравьева, подобных предрассудков лишена. Так что все будет, дайте только срок!

Кивнув собственным мыслям, Маша обвела взглядом комнату, в которой доживала последние деньки — к началу учебного года всех первокурсников должны были переселить в одно казарменное крыло, на шестой, кажется, этаж. Эх, это ж снова придется делить жилье с соседкой! Так хорошо одной!

Машинально Муравьева скосила глаза на застеленную кровать справа от входа, несколько дней принадлежавшую некой молодой баронессе Остен-Сакен, девице некрасивой и тупой, как пробка — собственно, подобно пробке и вылетевшей после первого же вступительного испытания. Скосила — и обмерла: на покрывале, лениво шевеля мохнатыми лапками, по-хозяйски расположился огромный — с добрую ладонь — золотой паук.

« Приветствую, сестрица! » — слова возникли у Маши прямо в мозгу, но в том, что принадлежали они незваному восьминогому визитеру, у нее не было и толики сомнения.

Растерянно попятившись от паука, Муравьева вдруг поймала себя на неодолимом желании прикрыться. Удивление, вызванное этим чувством, на какое-то время даже затмило собой испуг: собственная нагота никогда ее не стесняла — так же, как ничуть не возбуждала чужая. А тут — на тебе, да еще и перед каким-то духом!

То, что перед ней именно дух, Маша поняла сразу.

Торопливо нагнувшись, Муравьева подняла с пола рубашку — кажется, ту самую, что минуту назад служила ей импровизированным полотенцем — и подтянула к груди, худо-бедно загородив аппетитные прелести. Мгновения, потраченные на это, дали ей время, чтобы немного собраться с мыслями, и, выпрямившись, она пробормотала:

— Злыдень бестелесный вам сестрица!

« А вы-то сами у нас кто, сударыня? » — насмешливо поинтересовался паук.

— Я — человек!

« Ой ли? Прям вот целиком и полностью? »

— На пятнадцать шестнадцатых, — буркнула Маша, поняв, что запираться бесполезно — не знал бы паук ее тайну, не стал бы задавать подобных вопросов.

« И на одну шестнадцатую — дух, — кивнул тот. — С прапрадеда пошло? »

— Согласно семейному преданию — с прапрабабки, — бросила Муравьева.

« Вот как? — вроде бы удивился ее странный собеседник. — Сие редкость. Обычно случается наоборот — человеческая девица и дух в образе мужчины… Но зато понятно, почему способности перешли по женской линии », — заметил он.

Не зная, что на это сказать, Муравьева лишь кивнула: ну да, мол, перешли, и действительно ясно почему.

« А я уж думал, III Отделение таких, как вы, еще перед войной повылавливало, — продолжил между тем дух. — А оно вот как оказывается… »

— Я весьма осторожна, — зачем-то пояснила Маша.

« Да, я заметил. Сколько вы сняли с лимита у сего доверчивого юноши? » — указал паук кривой лапкой на второкурсника.

— Двенадцать мерлинов.

« Умно. Стольником он был — Стольником и остался. Сольется однажды до нуля — удивится, конечно, но решит, что обсчитался. Потом, конечно, проверит… Станет теряться в догадках. Но на вас всяко не подумает. Да и как тут подумать — ему же с детства твердили, что предел маны неизменен… »