Александра Уба - Дорогая княжна

А вдруг ее похитили?! Затащили в секту!

Выбравшись из душного облака пухового одеяла, девушка встала на ноги и неуверенно ощупала белый балахон, в который была облачена. Завязан он был на горле и снабжен издевательскими для такой целомудренности кружевами.

Иви резво пошлепала босыми ногами к замеченному ранее зеркалу и замерла.

Это была она – и точно не она. С первого курса художественной академии Иви красилась в блондинку. Но потом осознала, насколько это дело хлопотное и затратное (особенно в условиях фриланса), и цвет обновлялся реже, чем хотелось бы. Но сейчас ее блондинистость была явно натуральной. Никакого намека на отросшие русые корни. По щекам рассыпались бледные веснушки, которых у нее отродясь не было. Но зато шрамы от ветрянки пропали. Черты лица остались точно ее собственные. Недолго думая, девушка задрала длиннющую рубашку. Ага. И природная тощесть тоже ее собственная.

Воздев глаза к роскошному потолку, девушка нахмурилась.

– Это шутка такая?! – грозно поинтересовалась она, но Небесная Канцелярия не удостоила ее ответом.

За дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Дверь распахнулась, и в комнату румяным колобком вкатилась женщина с подносом в руках, на котором ютились заварник, пончики, фрукты и что-то еще. Увидев Иви, она чуть не выронила свою ношу.

– Панночка! Девочка! Проснулись!

Мозг закоротило.

Иви нервно огляделась.

– А чего вы сразу на ножки? Нельзя-нельзя!

Женщина двинулась на Иви, подпихивая ее подносом в сторону кровати.

– А телефон есть? – пришла в голову здравая, на первый взгляд, мысль. Сейчас такое время, что телефон-то уж везде есть. Но на лице тетки отразилась крайняя степень недоумения. Все же затолкав Иви в постель, она брякнула поднос с содержимым ей на колени и скорбно поинтересовалась:

– Совсем плохо, да? Надо сказать вашему батюшке. Уж вдруг захотят пан ваш отъезд перенести. А вам покушать надо, панночка.

– Отъезд куда? – ляпнула Иви, разглядывая вкусности. Живот предательски завыл.

Тетка зацокала языком, потеребила расшитый узорами передник и выкатилась из комнаты. В животе снова заурчало. Иви схватила с подноса бутерброд с вяленым мясом. Было бы неплохо еще выяснить, где она оказалась.

Отставив поднос, девушка снова выбралась из кровати, подошла к окну и отдернула плотную тяжелую ткань. В глаза ударил яркий солнечный свет, а взгляду открылся сад. Явно запущенный. И очень-очень… старый? Нет, правильнее будет – старинный. Похоже, у этой семьи финансы поют романсы, если она не может позволить себе садовника. Методично пережевывая бутерброд, девушка побрела по комнате. Остановившись возле картины, на которой было изображение какого-то пышного пожилого мужчины с седой, аккуратно подстриженной бородой, Иви автоматически посмотрела на дату и подпись художника.

«Пан Войцик. Шерпи́н, год 895 от Катаклизма».

Бутерброд встал в горле. Ладно, с фамилией неизвестного пана все понятно – она либо чешская, либо польская. Но что такое «шерпин»? Город? Страна? Месяц? И причем тут Катаклизм?

Еще раз подняв глаза на портрет, Иви вдруг почувствовала в душе смесь обиды и некоей неприязни. Эти эмоции точно были не ее: все-таки она видела этого человека впервые. Скорее всего, они принадлежали бывшей хозяйке этого тела. От бредовости этой мысли Иви нервно хмыкнула.

Странная какая секта. Такую она ни в одном фильме не видела. Сейчас бы пригодился Гугл.

За дверями послышались шаги, и в комнате снова появилась тетка-колобок, но на этот раз с мужиком с картины.

– Панночка Эвиночка! Опять на ногах! – всплеснула руками нянька. – Ну нельзя ее в пансионат! – она обратилась к мужчине, который с крайне недовольным выражением лица взирал на растрепанную Иви и крутил цепочку часов.

– Помолчи, Янина, – оборвал ее пан.

В сознании Иви нянька только что обзавелась именем. Да и она сама, кажется, тоже.

Пан Войцик разглядывал Иви долго. Просто стоял и смотрел, подкидывая в руках луковицу часов. А девушка все чувствовала на языке неприятный привкус антипатии.

– Прибери панну, Янина, – наконец заговорил он и засунул часы в карман. – И скажи медикусу, чтобы осмотрел еще раз. Если не найдет никаких… отклонений, отъезд состоится в назначенное время.

Смерив дочь не самым приятным взглядом, пан вышел из комнаты.

– Пойдемте, панночка. Вот мы волосики приберем, приоденемся. Это ж надо, – нянька доставала из ящичков заколки, – дочь родную, как кобылицу, продавать. Все из-за денег, будь они неладны…

Усадив Иви перед зеркалом, Янина начала расчесывать длинные пряди. Происходящее было сюром чистой воды. В магию Иви не верила. Как и в экстрассенсов, призраков и драконов. Самой здравой и самой логичной была теория о том, что она ударилась головой и теперь лежит в коме. И мозг решил развлечься, сгенерировав несуществующую вселенную. Но, так или иначе, если ей придется провести в ней некоторое время, почему бы не разобраться, что к чему? Оказаться в лечебнице для душевнобольных, пусть даже в придуманном мире, Иви совершенно не хотелось.

– Точно нигде не болит, панночка? – Янина ловко перевязывала косы расшитыми лентами.

– Точно, – уверенно подтвердила Иви, но это была не совсем правда. Болел мозг.

Янина отодвинулась, оглядела плод своих трудов и резво покатилась к шкафу. Из его недр появилось нечто, похожее на халат. Накинув его на плечи Иви, нянька снова подтолкнула ее к кровати.

– Пождите, панночка, сейчас медикуса позову, – и женщина, чуть покачиваясь из стороны в сторону, вышла из комнаты.

Медикусом оказался мужчина преклонных лет, растерявший все волосы, но оставивший при себе ясный ум и зоркий глаз. С невозмутимым видом и явно чувствуя себя хозяином положения, господин (кстати, не соизволивший назвать своего имени) попросил Иви встать ровно, все так же невозмутимо расстелил на прикроватном столике льняную тряпицу и начал раскладывать на ней медицинские приборы.

От одного взгляда на них у Иви побежали мурашки. Про анестезию тут, наверное, и слыхом не слыхивали. Не дай бог чего случится. Закончив, медикус жесткими и холодными руками ощупал плечи и позвоночник девушки, периодически встряхивая, как куклу; попросил закрыть глаза и сесть, затем – встать; постучал небольшим молоточком по коленкам. Осмотр закончился тем, что медикус попросил панночку высунуть язык, а чужая душа едва не померла от стыда, заставляя Иви тоже испытывать некий дискомфорт. Удовлетворенно хмыкнув, мужчина вернулся к тумбе и начал методично собирать инструменты, которые ему даже не пригодились. “К счастью”, – подумалось Иви. Когда медикус закончил с инструментами, из его саквояжа появились бумага, перо и чернильница. Он что-то черкнул на бумаге, разбрызгивая чернила по сторонам, помахал листком в воздухе и аккуратно свернул его в трубочку.