Светлана Меркина - Янка при дворе царя Петра

Наталья, сидевшая за пяльцами подняла глаза, улыбнулась:

– Заходи, Янка!

– Ты извини, что ушел и нечего тебе не сказал, – виновато сказала Янка, – я пришел тебе спасибо сказать. – Янка подошла к Наталье и взяла ее за руки.

– Ну, что ты, – смутилась та. Янка вдруг порывисто обняла Наталью и поцеловала в щеку.

– Я тебя очень-очень люблю, Наташа! – прошептала она и счастливо улыбнулась.

– Ты только с братцем моим поосторожнее будь, – предупредила Наталья. – Видишь, какой у него нрав, прямо бешеный!

– Хотелось бы пообещать, да, боюсь, не получится, – виновато улыбнулась Янка и отстегнула от олимпийки значок виде маленькой капельки крови. – Этот значок у нас дают тем, кто сдает свою кровь, чтобы помочь больным людям. Ты спасла мне жизнь, и я хочу подарить его тебе.

– Спасибо, Янка! – Наталья бережно взяла значок и поцеловала Янку. – Будь осторожен в Переславле, да и за братцем там последи, чтобы берег себя, – напутственно по-матерински сказала Наталья.

– О’кей! – согласилась Янка. – А за меня не беспокойся, – она вздохнула, потом весело посмотрела на Наталью. – Чувствую, эта порка не последняя! – она засмеялась и пошла к двери. – Пока, Наташа!

– Благослови Бог! – перекрестила ее вслед Наталья.

Вечером Янка помогала Петру упаковывать вещи для экспедиции в Переславль. Алексашка, отлежавшись, тоже участвовал, только прикалывался над янкиной шишкой.

– Пит, у тебя там третьей оглобли случайно нет? – выйдя из терпения, спросила Янка Петра, который упаковывал чертежи в свой сундучок. Он вопросительно посмотрел на нее, не понимая.

– Ты про что, Янка?

– Да вот я думаю, приложить печать на Санькин лоб. А оглоблей было бы в самый раз! – она, прищурившись, угрожающе сдвинула брови. Петр засмеялся, а Алексашка покраснел как помидор.

Чуть позже Петр собрал консилиум из вернувшихся с выходных стольников. Распределил обязанности по постройке крепости и написал список всех отъезжающих в Переславль. И около полуночи все только разошлись спать.

Ночью кто-то поджег сарай, в котором стояла машина. Поджег был совершен через слуховое окошко, ведь сарай был каменный. Пожар заметили только утром, когда пламя вырвалось наружу. Потушили быстро, но машина сгорела дотла. Петр приказал вывести всех дворовых и привязать к двум дубам по веревке. Янка, проснувшаяся от запаха дыма, безмолвно смотрела на остатки машины. Петр был в ярости, он сверлил людей взглядом.

– Я помилую того, кто укажет мне на злодея! – срывая голос, бешено крикнул он. Люди стояли, хмуро глядя под ноги. Янка, выйдя из оцепенения, посмотрела на молчащую толпу. Потом на веревки, но еще не поняла, чего хочет Петр.

– Последний раз спрашиваю, кто?! – снова крикнул Петр. Опять тяжелое молчание. Он дернул головой:

– Повешу каждого второго! – жестко сказал он и махнул рукой стрельцам. – Давай!

Те выхватили из толпы мужика и, заломив ему руки, поволокли к дубу. У Янки расширились глаза, она, наконец, поняла, в чем дело. Вдруг…

– Тятька! – раздался пронзительный крик. Из толпы бежала плачущая Настя. Ее отшвырнули.

– Тятенька, миленький! – кричала она. Янка бросилась к Петру, схватила его за рукав.

– Постой! Останови, слышишь?!

Он дернул головой в ее сторону, но запрещающе поднял руку. Стрельцы остановились.

– Помнишь, за мою услугу обещал ты мне как другу, волю первую мою ты исполнишь как свою? – скороговоркой выпалила она неожиданно стихами. Петр удивленно кивнул.

– Позволь мне поговорить с людьми! – у Янки от волнения прыгали зрачки. – Держу пари, мне они скажут то, чего не скажут тебе даже под гипнозом.

– Ты так думаешь? – недоверчиво посмотрел на нее Петр. – Ну, что ж, добро! – согласился он и крикнул стрельцам. – Отпустите холопа!

Те повиновались.

– И еще, – быстро сказала Янка, – подари мне человек пять из дворни.

Петр усмехнулся, внимательно посмотрел на Янку. Потом обернулся и крикнул:

– Пиши указ!

Какой-то бородатый дядька схватился за перо и чернильницу. Петр подошел к нему:

– Моим именем! Подарить пять душ сему Янке… Ты чей?

– Иванов, – быстро придумала Янка.

– Янке, сыну Иванову… – продиктовал Петр и задумался.

– И предоставить свободу выбора! – подсказала Янка. Петр усмехнулся, кивнул:

– Так и пиши!

Потом подписал указ и отдал его Янке:

– Держи! – посмотрел на толпу, зло оскалился и – опять Янке. – Ну, мешать не будем! Говори с ними.

– Не спеши, Пит, – в полголоса сказала она. – Сделай вид, что уходишь, а сам где-нибудь прикинься ветошью и не отсвечивай. Мне кажется, разгадка этого пожара близка, – она таинственно посмотрела на него. Он перехватил ее взгляд, согласно кивнул и, уходя, покрутил головой:

– Ну и выражения у тебя, Янка!

По знаку Петра ушли стрельцы и стольники, а он сделал то, что посоветовала ему Янка. Ушел будто ты во дворец, а сам прошел через черный ход и незаметно оказался позади толпы.

Возле Янки остался лишь писарь, которому никто ничего не сказал, и он на всякий случай остался. Янка подошла к людям. Они молча, удивленно смотрели на нее.

– Товарищи! – сказала Янка, почему-то вспомнив про революцию. По толпе прошло движение, а она продолжала:

– Конечно, нехорошо получилось. Но я верю, что вы, скорее всего тут ни при чем. Я не желаю вашей гибели или причинить кому-нибудь из вас боль и страдания. Вам этого и так хватает по жизни, поэтому я не буду требовать от вас правды. Возможно, вы и не видели ничего, ведь была ночь. Поэтому извините за беспокойство, – она печально вздохнула и посмотрела на толпу. Люди не расходились, видимо, не понимая ее. Потом один мужик осмелился спросить:

– Так что же, ты нас отпускаешь?

– А чего с вас толку? – пожала плечами Янка. – Вы же все равно ничего не знаете. Хотя, конечно, жаль, – она снова вздохнула. – Можете идти.

– Постой-ка, – остановил ее мужик. – А что мужики, кто-нибудь можа и видел чего, а? – обратился он к толпе. – Поможем парнишке, ведь он тожа ту диковину строил вместе с царем, все жа видали!

– Раскольники это! – послышался в толпе юношеский голос. Все расступились, и из толпы вышел парень лет семнадцати, светловолосый, с честным, бесстрашным взглядом.

– Что ты видел? – спросила его Янка. Петр едва не выдал себя, высунувшись из пункта своего наблюдения чуть не целиком, но вовремя опомнился.

– А то и видел. Как уснули все – начал рассказ парень, – я как раз коней чистить закончил и в камору пошел. Вдруг вижу, от конюшни человек крадется, не наш, я наших всех знаю. Я, значит, за угол спрятался, а он к сараю тому с диковиной. Покрутился немного и уходит. Я за ним, а он как сквозь землю провалился. Я обошел вокруг – вроде никого и в сарае все путем. Ну, успокоился я, и спать пошел. А как светать начало, я от шороха какого-то проснулся. Гляжу, тот человек, что ночью приходил. В раскольничьей рубахе он был, а в руке не то кизяк, не то, еще чего держал, не разобрал я. А в другой руке тлеющую головню я увидал. Он, значит, этот кизяк подпалил да в окошко и кинул. Потом как припустится к лесу и все бормочет: «анафема, анафема!». А в сарае, будто опять тихо. Только немного погодя я сообразил да дядьку Игната разбудил, а уж поздно было, – он вздохнул и посмотрел на Янку. – Прости, господин.