Иван Ланков - Красные камзолы. Капрал Серов: год 1757

Это надо записать и даже нарисовать схемку. А там уже пусть господа офицеры думают, как через это узкое место полк протащить.

А еще интересно, что все эти земли от Пскова и до самого Изборска назывались – Завелицкая засада. Я, собственно, потому свой шестак и привел в боевую готовность, когда услышал от Рожина это слово – засада. Но нет, засада – это не потому, что здесь в кустах притаились злобные злодеи. Засада, исада, посад – здесь это все синонимы слова «поселение». Вот собрались колонисты заселить и засадить всякими полезными культурами землю за рекой Великая, сели на землю своими поселками и хуторами – и назвали это все дело словом «засада». Засилье то есть. Вообще засад на псковской земле много. Если на торжище слушать беседы возниц из торговых и купеческих обозов – местный аналог дальнобойщиков, – то можно подумать будто находишься в партизанском крае. Заклинская засада, Бельская засада, Мелетовская засада… Бррр! Аж мурашки по коже. А им нормально. Где заселились – там и засада. А если селение на берегу реки находится, да еще и с рыбацкими помостками – то это уже называется словом «исада». В общем, темный я какой-то барчук, элементарных вещей не знаю. И чему только нас, городских, учат?

Ехали мы неспешно, останавливаясь в каждой придорожной деревеньке. Пообщаться, записать информацию насчет колодцев и водопоя для тяглового скота, справиться о наличии больных солдат на постое, если таковые есть. А если есть – то проведать, пообщаться и записать на отдельном листе, кто таков и так далее.

Больные из Киевского кирасирского полка начали попадаться уже в Камно, всего лишь в часе езды от Пскова. Сколько их всего, больных-то? Говорят – много. Киевский полк, совершая в декабре – январе марш из Пскова в Якобштадт, оставил в придорожных местечках почти две сотни человек простуженными.

А почему так? Вроде же народная медицина, мудрость предков… мне в детстве говорили, что мудрые предки жили по тысяче лет и никакие болячки их не брали…

Ага. Как же.

Мне было девять лет, когда наша футбольная команда начала проводить тренировки не в зале, а на улице. Чемпионат города традиционно стартует в апреле, потому тренер готовил нас к старту всю зиму. И вполне нормально тренировались. На улице, под открытым небом. Снег, мороз, оттепель со слякотью – без разницы, тренировка состоится в любую погоду. Бывало, что занимались даже в густую метель. Так забавно, вроде поле было расчищено, а к концу полуторачасовой тренировки бегаем уже по щиколотку в снегу. Мяч по сугробам низом не передать, старались играть верхом. Даешь пас партнеру, он, смешно подпрыгивая на снегу, пытается его принять, а тот нырнул в сугроб – и с концами. Ходим потом всей толпой несколько минут, пинаем сугробы, ищем. Под конец тренировки гетры и термуха насквозь мокрые, с сосульками и наледью по внешней части, бутсы деревянные, заледеневшие, а мы – распаренные и довольные. За все зимние тренировки до моего семнадцатилетия – первые юноши, выпускной год – я не простужался ни разу. Нет, не потому что у меня железное здоровье или пил какие-нибудь волшебные таблетки. Все гораздо проще. Тренер намертво вбил нам в голову железное правило: во время тренировки не стоять, все только в движении. И самое главное: после тренировки бегом в раздевалку и сразу переодеться в сухое. Полностью.

Гетры, термо, футболка, перчатки, шапка, даже трусы – все под замену. Растереться сухим мохнатым полотенцем, одеться в сухое, нырнуть в теплую куртку – и тогда уже можно домой. На выходе из раздевалок стоит тренер и проверяет, чтобы все надевали шапку и перчатки. Кто жалуется, что ему жарко – тот весь ближайший матч будет остывать на скамейке.

Меня простуда не брала. Большинство моих товарищей тоже не простывали. А те, кого родители привозили на машине и так же на машине же забирали – вот у них бывали неприятности. Они думали, мол, чего время терять в раздевалке? Лучше быстро добежать до машины, а дома уже переоденутся. Угу. Вот такие умники, которые экономили четверть часа на переодевание – потом теряли по две недели из-за простуды. В машине размяк, мокрая одежда вытянула тепло, и все, готово. От машины до подъезда идет уже простуженный ребенок.

Сухая одежда зимой – это важно.

А что делать, если нет теплой раздевалки? И если с собой нет пушистого махрового полотенца? И, самое главное, что делать если профилактика простудных заболеваний существует только в форме «на все воля Божья»?

Вот идет по декабрьской метели конный полк. С телегами, санями, всяким обозом. Доходит до Камно с его холмами и оживленной хозяйственной деятельностью, и начинаются простои колонны. То тут телеги и сани пробку создадут, то там… А если еще после метели местные не успели вешки вдоль дороги выставить, то обязательно кто-нибудь особо хитрый вляпается в скрытую снежной шапкой ямку или овражек.

Не, ну так-то чего, обычная дорожная проблема. Возница спрыгивает с облучка, скидывает тулуп и начинает ликвидировать неприятность. Тут подцепил, там подтолкнул, здесь подкопал, раз-два, взяли! Уф! Готово, движется повозка. Ветер бросает в лицо снежинки, довольный возница утирает со лба трудовой пот… Утром его шквадрон двигается дальше, а он остается в деревне с диким кашлем и температурой. Хорошо еще если старший команды не забудет договориться с местным старостой по поводу кошта. А то ведь может и забыть, и живи потом как знаешь, солдатик.

Те, кто в Камно – к ним раз в неделю приезжали снабженцы их полка из Пскова. Благо ехать недалеко. Тем, кто остался чуть дальше, в Подграмье – уже слегка похуже. Там и местность не очень, и жилищные условия так себе. Основной промысел в этом городишке был связан с Грамским болотом. Не знаю, чего они там на болоте добывают, но выглядел поселок совсем не богато. А из пяти строевых кирасиров и двух нестроевых, которые остались тут на излечение месяц назад, двое поправились и с попутными обозами отправились дальше в сторону Изборска, двое еще болели, а одного недавно похоронили, еще даже девяти дней не прошло. Простуда, воспаление легких, смерть. Обычное дело!

Записали их имена, взяли письмо, чтобы передать с какой-нибудь оказией в Якобштадт, покормили лошадей, едем дальше.

Снег, вешки, накатанная санями дорога, всхрапывание мохнатой лошадки, лист бумаги в планшетке, карандаш и бесконечные записи «дорога пряма или кривизна есть».

Когда человек болеет – он сразу становится проще и демократичнее. Спесь и гонор прячутся куда-то на задворки сознания, и даже совсем агрессивный и злой человек становится покладистым и миролюбивым. Нет, настроение у больного плохое, как же без этого. Он ворчлив, он вечно всем недоволен, ему все не так и все не эдак. Но при этом если вчера он мог запросто протянуть крестьянина плетью лишь за то, что тот помешал его коню проехать, то сегодня он – «братец, подай водицы, будь любезен!» Больной человек не ищет конфликта. Он ищет участия и сострадания.