Юлия Эфф - Тайна Ирминсуля

– Так-так, сестричка-истеричка! Проснулась? – самодовольно произнёс он в ответ на изумлённый молчаливый взгляд Мариэль. – Ну, и каково там, в подземелье у Владычицы? Поведаешь историю?

– Антуан? – спросила девушка, садясь в кресло, стоявшее дальше всего от окна. Из рассказа Жанетты она запомнила имена родственников, живущих в замке. Про скверный характер братца, к сожалению, помощница не успела рассказать, как и про особенности взаимоотношений между единоутробными сиблингами.

– Да, это по-прежнему я, в здравом уме и ясной памяти, – гость прошёлся по комнате, заглянул в расчищенное окошко наружу, и как будто не заметил там ничего особенного. Небрежно примостился на софу рядом с окном и вытянул ноги. – Ну, рассказывай…

Маша молчала, хотя где-то внутри поднималась непривычная волна ярости, и тихий внутренний голос требовал дать отмашку этому нахалу, сделать что-нибудь эдакое, чтобы выбить его из кресла и распластаться на ковре…

– Не́чего рассказывать, – пересилив необъяснимый гнев, тихо сказала Маша. От внутренней борьбы тошнота подкатила к горлу. Что же это такое происходило с ней?

Антуан насмешливо подался вперёд:

– Как это «не́чего»? А про подземелье Владычицы? Тебя наказали за то, что ты маленькая дрянь? Поджаривали на сковородке или заставляли вычищать навоз в конюшнях? А может, о боги, тебя пороли? Подозреваю, три дня ты была очень занята…

Лицо от брошенных оскорблений, кажется, вспыхнуло, и Маша резко поднялась, сжала кулаки: сердце горело жаждой мести. Наверное, у неё был угрожающий вид, потому что юноша сразу подобрался, готовый так же подскочить и отвести удар. И вдруг в окно что-то стукнуло, за плёнкой инея метнулся силуэт небольшой птицы.

Маша вздохнула, чувствуя облегчение: она отвлеклась, и внезапно стало легче, тошнота ушла, а жар утих. Захотелось пить. Под насмешливым взглядом Антуана она подошла к столику и протянула руку к кувшину с водой. Но тот отодвинулся в сторону, жидкость тяжело всколыхнулась. Маша попыталась ухватить кувшин за ручку – и он опять убежал. Юноша издал довольный смешок.

– Твоих рук дело? – не оборачиваясь и успевая схватить кувшин, спросила Маша и налила в кубок воды.

– Как?! Это всё, что ты можешь сказать, сестричка?! – Антуан наслаждался превосходством. – Ты бы видела, как я снимал оружие в кабинете отца одной силой мысли! Если хочешь знать, батюшка уже отправил заявку в Академию. И там было только моё имя.

Вода была допита, пришлось обернуться к собеседнику.

– А теперь передвинь себя из моей комнаты, пожалуйста. Надеюсь, этот дар у тебя есть? – тихо, заставляя себя не произносить оскорбления, которые вертелись на языке, попросила Маша.

Антуан притворно жалобно вздохнул, смерил сестру долгим взглядом с головы до ног и поднялся:

– Так и знал, что ты окажешься лумером! Ладно, уйду, раз ты такая милая сегодня, сестрёнка. Но не проси меня, больше ничего не покажу, – перед дверью остановился и обернулся. – Владычица всё-таки исполнила то моё желание, не находишь? На целых три дня свободы от тебя! Ты себе не представляешь, как это было прекрасно – не видеть тебя и не слышать твоего противного голоса.

«Пор-р-рву-у-у!» – взревело внутреннее эго да так отчётливо, что Маша вздрогнула и пошатнулась, схватилась за угол столика. На лице юноши промелькнул испуг, однако на место этого выражения быстро вернулась снисходительная усмешка, и незваный гость вышел.

– Да что со мной такое? – в отчаянии повторила в сотый раз Маша, и слёзы брызнули из её глаз. Трясущимися руками она снова налила себе воды, и мелкими глотками выпила половину, а остальную вылила на ладонь и смочила лицо, шею. Так делала мама в прошлой жизни, когда Маша долго не могла унять плач.

Где-то за дверью заговорили двое. Судя по знакомым интонациям, один голос принадлежал Антуану, застигнутому возле комнаты сестры, а второй, женский, – матери Мариэль. «Хоть бы он не вернулся!» – подумала Маша: внутренний зверь, просыпающийся в присутствии брата-засранца, напугал ещё больше, чем то привидение у ворот.

Опасения оказались напрасными, в комнату вошла Илария в сопровождении Жанетты. Тяжело перешагнув порог и сделав несколько шагов, будто у неё болели ноги, женщина остановилась. Её глаза наполнились слезами, а руки медленно поднялись, призывая к объятиям:

– О, Мариэль, деточка моя! Ты в добром здравии! – простуженным голосом воскликнула женщина.

Это было так трогательно, что Маша охотно обняла женщину, и слёзы предательски снова брызнули, будто заговорённые – от одного воспоминания о матери из прошлой жизни и её заботе. Глядя на плачущих мать и дочь, даже Жанетта захлюпала носом и тихонечко высморкалась в платочек.

– В гостиной нас ждёт твой отец и твои друзья. Но прежде, чем мы спустимся, нам нужно поговорить, милая. Сколько я ни спрашивала Жанетту, она только головой крутит, – Илария грозно посмотрела на покрасневшую служанку, а потом за руку повела дочь к софе у окна. – Присядем, милая. Готова ли ты рассказать обо всём или хочешь отложить разговор?

Маша неопределённо пожала плечами, стараясь не смотреть в окно, чтобы не наткнуться взглядом на привидение, и сосредоточилась на госпоже Иларии и её вопросе.

Как можно обмануть женщину, беззаветно любящую своё дитя и рискнувшую собственной жизнью ради дара Мариэль? Словоохотливая Жанетта настолько ярко описала страдания мёрзнувшей под снегом госпожи, что у Маши ноги похолодели от сочувствия. Кстати, о ногах. Матушка села, рассеянно забыв поправить платье, из-под которого хорошо были видны ступни, обмотанные шерстяной тканью, в больших туфлях-калошах.

– Я хорошо себя чувствую. А как ваши ноги, матушка? – Маша положила ладонь поверх шершавых пальцев неестественно розового цвета.

– О, доктор сказал, что я быстро иду на поправку, спасибо, милая. Расскажи мне, что тебе снилось? Должна ли я что-то знать?

Маша мельком взглянула на служанку, застывшую у двери, как солдат у Кремля:

– Не знаю, стоит ли об этом рассказывать всем…

– Продолжай, милая, мы решим это после твоего рассказа, и будь уверена, против твоего согласия никто, – женщина грозно посмотрела на Жанетту, – повторяю, никто не будет болтать налево и направо!

Маша вздохнула. Знать бы ещё, о чём стоило, а о чём – нет, рассказывать.

– Мне кажется, будто я прожила другую жизнь, а теперь у меня новая, – осторожно начала она. Собеседница поддерживающее кивнула, мол, всё хорошо, продолжай. – Я жила очень-очень долго в другом мире, и мне там было плохо. Невыносимо… А потом я проснулась здесь…

Понадеявшись, что этого хватит, Маша остановилась. Теперь задумчиво вздохнула добрая женщина, она слегка пожала пальцы дочери: