Петр Ингвин - Зимопись. Путь домой. Веди

Не сегодня. Мне еще отдыхать и отдыхать, чтобы просто вернуться в норму. Сейчас меня хромой догонит, а нужно играть наверняка, иначе Зарина меня не дождется. Блефовала ли царица, объявляя о некоем сроке, после которого награда за выполненное поручение перейдет в свою противоположность? Мне кажется, что она стращала меня для ускорения процесса. Поэтому и точный срок не озвучен, и конкретные санкции не объявлены. «Твоя задача, – было мне сказано, – пройти через портал, вернуться и доложить о нюансах. Успеешь за неделю – награжу, а Зарину восстановлю во всех правах и верну ей утраченную вотчину. Каждый день задержки отнимет из списка наград что-то хорошее, а в какой-то день – тебе не нужно знать, но в крепости о конкретной дате известно – если я не вернусь или ты не отправишься ко мне, к твоим близким будут приняты меры». Заявление больше походило на блеф. Непреодолимые причины вроде урагана, наводнения, встречи с гопниками дома или рыкцарями, братвой, беляками и другими невменяемыми элементами здесь отбивали у меня охоту любой ценой выполнить поручение до конца. Царица это понимала. Она будет ждать сколько сможет, а моим близким, между тем, ничего не грозит. И царица понимала, что я это пойму, иначе она не политик. А она, что бесспорно, политик, каких поискать.

Большая политика допускает ложь. Очень большая политика подразумевает правду во лжи, выдаваемой за правду. Царица – очень большой политик. Я сделаю так, как она задумала и приказала, даже если не уложусь в срок, но внесу в план свои коррективы.

С кухни я прихватил с собой деревянный поднос, куда накидал всякого-разного, от сухофруктов до сухарей.

Когда я подошел, Рябой вообще не обратил на меня внимания, Ева подняла голову, глянула одним глазом и скривила губы:

– Это что?

– Ужин для Евы.

Про Рябого я не упомянул. Сами разберутся.

– Это ужин для кузнечика или такого доходяги, как ты. Принеси нормальной еды.

– Прошу Еву простить глупого раба, но в силу своей ограниченности Чапа не понимает, что значит «нормальная еда».

– Это значит много. И обязательно принеси мяса.

– Сырого? – Мой голос дрогнул.

– Сырое хорошо идет только с голодухи, а для удовольствия надо жареного. Только крепость не спали, а то Ева знает, как вы, бестолочи, с огнем обращаетесь. Аккуратно надо, понял?

– Понял.

Подумалось, что, наверное, каждый, кого беляки просили пожарить мясо, понимая, какое мясо следует жарить, поджигал помещение в надежде, что демоны сгорят вместе с заказанным мясом.

Я рискнул уточнить:

– Какое мясо Ева имеет в виду?

Хватит ли у меня духа готовить человечину?

– Вокруг полно мяса. Поторопись, пока Ева не приказала подать на стол тебя.

Рябой начал что-то подозревать. Он быстро огляделся и вновь притворился спящим. Возможно, до него дошло, почему у трупа, который он оттаскивал от Евы, не хватало мяса на руке и на заднице.

Я уже разворачивался, когда меня остановил окрик:

– Куда пошел? Оставь, что принес, потом иди.

Интересно, беляк может умереть от того, что подавится? Желаю всем сердцем.

Одна из лошадей была недавно добита, и на разведенном костре я зажарил кусок конины размером с волка. Пока жарилось, приходилось стоять. Сидя я мог заснуть.

– Прошу.

Поданного куска хватило бы на весь отряд царицы. Ева приняла мясо и почти брезгливым жестом отправила меня восвояси.

До утра я спал сном младенца. Ева и Рябой, судя по всему, тоже. Или меня ничто не могло разбудить.

С утра Ева намеревалась покинуть крепость и отправиться куда-то, но так и не собралась. Отдохнувший и наевшийся мяса Рябой готов был ублажать ее и дальше, уход из крепости отложили на завтра. Весь день хозяйка и новоявленный раб миловались, как сказал бы Поликарп, а на мне лежали обязанности по снабжению едой и питьем. Снабжение – не в стратегическом плане, как пополнение запасов, а кормление. Тоже своего рода ублажение. Ни огороды за крепостью, где надо было что-то собирать-сажать-окучивать, ни рыбалка (для чего были заготовлены сети, очень удобные, чтобы забрасывать в стремнину) Еву не волновали. Она жила сегодняшним днем.

Со стороны мы выглядели как дорвавшееся до свободы трио натуристов – богатая дама, которая может позволить себе все, подцепленный ею жиголо и бедный родственник одного из них. Мне было все равно, смущало одно: а если в крепость кто-то придет?

– Может быть, вывесить флаг? – рискнул я предложить.

Мол, товарищи прохожие, обходите нас стороной – место под собственный рай занято (сообщение для беляков), или не суйтесь, если жизнь дорога (для моих сородичей).

Ева машинально кивнула, но потом задумалась.

– Нет, – был ее окончательный ответ.

– Разве Еве не нужно сообщить другим о том, что эта крепость – ее?

– Зайдут – сами увидят, а придут обезьяны – тем лучше. Нам нужно больше рабов.

Логично, блин ей в глотку и мечом по шее. А еще говорили, что беляки – глупые.

Но ленивые – это да. Все время, не отданное ласкам, Ева спала. Спала долго и, как казалось, крепко. Проверять пока не хотелось. Рябой тоже спал, отдыхая «от трудов праведных» и набираясь сил для новых раундов. Провизии в крепости хватало благодаря забитой лошади и перекинутым через реку мешкам, и все свободное время я тоже пускал на восстановление организма.

Само наличие свободного времени говорило, что мое рабство протекало довольно сносно. Рабство, как определение, в моем понимании выглядело несколько иначе, оно должно было состоять из чего-то вроде труда на плантациях под ударами бичей надсмотрщиков. А моя жизнь при Еве напоминала, скорее, труд потомственного или наемного слуги при добром непритязательном господине. Если бы только не несвобода и угроза в любой миг потерять жизнь…

Рябому его положение нравилось еще больше. Его рабство свелось к единственной обязанности, и он, кажется, забыл, что за стенами крепости существует огромный мир и что прежняя жизнь в братве не допускала раболепства и подчинения даже в принципе. Как же быстро ломает людей беспечное существование.

Меня начинало бесить, что судьба подкидывает шансы, а мы ими не пользуемся. Сколько моментов было, когда Ева спала, а Рябой на миг приоткрывал глаза, но меня, активно привлекавшего к себе внимание, видеть отказывался. Или – впроцессные позы, когда забывшая обо всем, кроме ощущений, Ева лежала лицом в сено или выгибалась с закрытыми глазами, стоя на четвереньках, отчего голова задиралась к небу и становилась идеальной мишенью.

Я указывал на меч: «Могу неслышно подать!» – и проводил большим пальцем по шее.

Рябой отрицательно мотал головой:

«Не сейчас».

И я исчезал из поля зрения, вместо того, чтобы во все горло гаркнуть «А когда же?!», как требовала душа, или подскочить с обнаженным клинком и сделать все самому.