Петр Ингвин - Зимопись. Путь домой. Веди

Вариант – это БДСМ. Об этом, с моей точки зрения, извращении, которое (кви продест?) активно популяризируется в моем мире в сети, книгах, кино и на телевидении, я знал понаслышке, а представлял кадрами из фильмов: плетки, кляпы, цепи, наручники… Ну а что? Наверное, Ева оценит. Найти бы ей специалиста… Заковать, распять на Х-образном кресте, и снести голову, одновременно обложив ножки хворостом и устроив костерчик до полного испепеления…

Мечты, мечты.

Дожились, еж и мать его ежиха. Распять, обезглавить и сжечь перешло в разряд мечт.

И все же. Какой-никакой, а – вариант, и о нем стоит думать. Жаль, на «уроке» мы обошли садистско-мазохистские развлечения стороной, хотя многие настаивали на подробностях.

Или не жаль. Не знаю. Возможно, я получил бы еще больше ощущений, после которых по ночам снятся кошмары, а у многих приятных дел появится неприятный привкус или они покажутся неприемлемыми, и некоторые посторонние вещи обретут двойной смысл.

Боль = удовольствие. Не понимаю. Мне, получавшему раны, известно доподлинно: удовольствие – это как раз отсутствие боли.

Но – и с этим ничего не поделать – все люди разные. Существуют же те же садисты и мазохисты, одним нравится истязать, другим – терпеть. На «уроке», перечисляя, от чего в ловиласке возможна боль, Варвара в том числе сообщила: «И от удовольствия». В повисшей в ответ тишине лица у царевен вытянулись, словно у изображения на экране сменили формат. Самопровозглашенная преподавательница закончила мысль: «К этому еще вернемся» – и когда вернулась, то объяснила: «Как я говорила, все составляющие ловиласки приходят в разных сочетаниях, и насчет боли не все так однозначно, как с болезнями. Есть еще боль от удовольствия и удовольствие от боли. Тело каждой женщины не похоже на другие, поэтому единых правил получения удовольствия не существует, задаются лишь направления. Если упрощенный до безобразия мужской организм имеет единственную зону удовольствия, то у нас их неимоверно много, они разбросаны по поверхности тела и внутри. Шея, грудь, живот, внутренняя поверхность локтей, коленей и бедер, запястья, поясница, ступни, пальцы ног… У некоторых даже макушка! – В тот момент Феофания, привлекая к себе внимание, постучала себе ладонями по налитой упругости тыла: "А вот это?", и Варвара подтвердила: – И это, причем по-разному: у одних поглаживанием, у других поцелуями, у третьих – похлопыванием или поркой. Существуют люди, которым это нравится, и когда нас, например, наказывают плетьми, для них наказание – как нежданная порция десерта». «А среди нас есть такие?» – всколыхнулись царевны. «Что мешает нам попробовать? Я бы доверила проверку нашему пособию, – заявила тогда Ярослава. – Если некое удовольствие существует, думаю, мужская рука обнаружит его у нас быстрее. Кто "за"?»

И многие на полном серьезе предлагали попробовать, принесет ли им удовольствие совмещение ласк с отшлепыванием.

Не сложилось. А сейчас бы такой опыт пригодился. Ева безбоязненно предоставляла мне и фронт, и тыл, и верх, и низ, и вообще все что угодно для любых экспериментов. Не допускалось одного – оказываться у нее за спиной вооруженным. Я этого и не делал. Всему свое время.

И все же, как мне кажется, Еве нравится не боль, а все непривычное. Рябого она подстрекала поступать пожестче – и чем это для него кончилось? Потому что Еву влекла не жесткость сама по себе, а новые ощущения. Отсюда следует вывод: зачем искать специалиста? Начать можно с малого, а там и до наручников дело дойдет, причем само, по-нарастающей. Главное – это подвести к нужной мысли и сделать такие наручники, чтоб удержали беляка, когда я потянусь за мечом.

Отличный план. Потому что другого нет. Иначе я никогда не рассматривал его всерьез.

Действительно, как справиться с беляком еще каким-нибудь способом, я не представлял. Не верилось, что Ева по своей воле подставит шею под меч, а если такое случится, существует большой шанс, что где-то спрячется подвох.

Пролетел еще день, третий по счету, наступило утро, и мне вновь приказали делать приятное. Замкнутым пространствам комнат, где нашлись бы мягкий тюфяк, а то и приемлемая кровать с матрасом, Ева предпочитала открытые пространства. Сено примялось и, бывало, кололось, она не обращала на это внимания.

– Еве нравятся игры? – спросил я для начала.

– Конечно, нравятся. – Ева с блаженством потянулась.

– Какие?

– Вот эти. – В тоне почувствовалось раздражение: «Разве не понятно, что ли?»

На языке висел вопрос «Какие еще игры нравятся Еве?», но сработала внутренняя система самозащиты. В качестве других игр мне могут предложить совершенно для меня неприемлемые. Я и эти-то позволял себе скрепя сердце, признавая за ними право на существование лишь потому, что «партнерша» у меня – в кавычках. Смахивание пыли со статуи древней богини не назовут любовными играми. Как и реставрирование картины, где изображена нимфа или другое мифическое создание женского пола. Взгляд машинально реагирует на красоту и женскую наготу, и на этом все заканчивается. На олицетворение зла, как бы оно ни выглядело, возбуждаются только маньяки. Мне Ева была противна.

Отношение к ней сказывалось на моих мужских реакциях. Их не было. Это огорчало Еву, но дело компенсировали мои старания в других направлениях.

Для удобства (своего, как объекта получения удовольствия, и моего, как источника удовольствий) Ева раскинулась на сене звездочкой, лицом чуть влево, чтобы не терять меня из виду. В целом она мне доверяла, и ее глаза при мне, активно действующем, закрывались крепко и надолго, и спали мы теперь рядом. Мои одежда и амуниция ждали своего часа в другом конце двора, что-то брать без объяснения или надевать мне запрещалось. Никакого свода запретов при этом не озвучивалось. Каждый окрик рождал новый запрет, повторять нарушение я не решался.

Дожди, видимо, исчерпали сезонный ресурс в дни переправы с царицей, небо про них забыло. Кожа ощущала освежающий ветерок, в бок покалывало сухими тростинками. Я лежал на левом боку, правой рукой совершая над Евой «утешающие» пассы. Бурный момент мы уже миновали, теперь Еве хотелось чего-то расслабляющего или нового. Поэтому я завел разговор про игры. Начнем с малого, а там, может быть, и до наручников или чего-то вроде приковывания к кровати дело дойдет. Глядя на Еву, я чувствовал, что могу быть садистом. Мало того, я хотел быть садистом. Плохо, что порыва она не оценит: вряд ли мазохистская черточка в ней выражена до такой степени, чтобы позволить рабу над собой издеваться.

А хотелось бы.

Я с нажимом провел пальцем между лопатками Евы, так близко от желанной тонкой шеи: вверх, уголком вниз и поперек. «А».

– Какую букву Чапа написал Еве на спине?