Анна Замосковная - Отбор женихов для волчицы лунного князя

Плечо отзывается чередой вспышек боли. Стиснув зубы, пытаюсь дышать. Слёзы застилают всё. Луна размывается, но вдруг её перекрывает тень.

– Успокойся, – приказывает мужчина. – Ты дома. В безопасности.

Дёргаюсь, звякают наручники. В безопасности, ага! Хохот колючими волнами вырывается из груди. Пытаюсь его сдержать, но куда там – смеюсь и плачу.

Матрац проминается под чужим телом. На меня надвигается тень. Тёплые пальцы утирают слёзы. От страха те пересыхают, и, моргнув, я вижу прямо перед собой мерцающие жёлтые глаза зверя на резком человеческом лице. Пахнет мужчина тоже как-то по-звериному. Не противно, но опасно.

– Так-то лучше, – говорит тот, которого я недавно пырнула ножом. – Осталось сделать один шаг – принять метку, и тогда никто не посмеет тебя обидеть.

Секунду обдумываю, вторую, третью, но не понимаю. Зато осознаю, что как минимум торс у этого громилы обнажён. Он наклоняет голову и практически тыкается плечом мне в губы, требует:

– Кусай.

Его кожа натягивается на напряжённых мышцах, источает хищный запах. От страха меня начинает колотить, зубы постукивают:

– А не пошёл бы ты, извращенец, далёким лесом? Ты хоть знаешь, сколько заболеваний передаётся через кровь? Откуда я знаю, чем ты болеешь?

– Я здоров! – взвивается мужчина.

И да, он вообще весь голый. Извращенец!

И что мне делать? Что?

Не была бы привязана, треснула бы его в пах, но это слишком рискованно: а ну как убьёт со злости?

Что делать? Что делать?

Извращенец снова надвигается на меня, сверкает жёлтыми глазами:

– Кусать будешь?

– Нет.

Логично сначала усыпить бдительность, а потом внезапно бить. Разум требует поступать так, но эмоции протестуют, внутри всё горит от гнева: как он посмел меня похитить и связать? Я не игрушка! Нога невольно дёргается от желания ударить, я с трудом сдерживаюсь.

– Упрямая малышка, – ухмыляется извращенец и тянет одеяло.

Тёплая ткань частично сползает с меня, воздух холодит кожу. Гадко валяться голой и беспомощной перед незнакомым мудаком, даже если он симпатичный.

– Придётся тебя усмирить самым древним способом, – ухмылка становится шире, он смотрит на мою грудь со сжавшимися от холода сосками и полностью срывает одеяло.

Поджимаю ноги, пытаясь хоть ими прикрыться. Бросаю короткий взгляд на пах похитителя: у него стоит.

Нет, больше не могу. Со всей дури пинаю его по торчащему достоинству.

Пискнув, мужик хватается за своё сокровище, шумно втягивает воздух и даже вроде слегка краснеет, но не валится со слезами на глазах, не корчится от боли.

– Малышка, в звериной форме я бегаю по сухостою и ссу на колючки, у меня яйца не такие нежные, как у людей.

Как не нравится это «у людей», просто режет, оправдывая самые страшные страхи, признаться в которых боюсь.

Мда… а нос у него тоже не нежный? Со всей силы лягаю его в лицо. Пяткой чувствую, как надламывается хрящ. Похититель отлетает в изножье, разбрызгивая по простыне кровь. Не удержавшись на краю, валится назад и звонко ударяется о низкий подоконник затылком.

Стонет.

Рефлекторно дёргаясь, тяжело дышу. Наручники позвякивают, и похититель опять стонет, взмахивает рукой.

Ну точно меня убьёт, надо сматываться. От ужаса неожиданно ловко переваливаюсь через кованое изголовье кровати, тяну наручники. Изголовье стоит в тени, не разглядеть, оно сваренное целиком или скрученное. Хотя у меня нет отвёртки, чтобы его раскрутить, да и руки теперь перекрещены из-за наручников.

Оглядываюсь на дверь. Интересно, кровать боком пройдёт? Надо попробовать. Ухватив верхнюю перекладину изголовья, тяну за собой кровать. Тяжеленная! Мышцы ноют от напряжения.

И тут похититель начинает вставать. Его перекошенное лицо залито кровью, глаза горят так, что, кажется, источают фосфорное свечение.

Мне конец.

Вцепившись в перекладину изголовья, упираюсь ногами в холодный деревянный пол и толкаю, толкаю, толкаю кровать на желтоглазого. Она проскальзывает по гладким доскам и железной рамой основы впечатывается в пах мужика, притискивая его к стене.

Мужик воет, а я давлю. Он пытается просунуть руки под раму, чтобы оттолкнуть, но расстояние между ней и стеной слишком маленькое для его лапищ, они то и дело проскальзывают по простыне и матрацу, вспарывая ткань выросшими когтями.

– Мамаа! Ааа! – ору в ужасе и начинаю всем телом биться об изголовье, чтобы задавить чудовище.

И он орёт. Его руки искажаются, покрываются шерстью, лысеют и снова обрастают шерстью, лицо вытягивается и сплющивается. Моё плечо окатывает раскалённым жаром. Но я изо всех сил долблю кровать.

И тут чьи-то руки обхватывают меня и тянут назад. На кровать впрыгивает белая волчица и, страшно оскалив клыки, рычит на меня. Чьи-то ещё мускулистые руки появляются сбоку и тянут койку от подвывающего мужика в крови. Тот отползает в сторону, зажимая якобы нечувствительный пах, сипло жалуется:

– Что с ней такое? Почему она меня ударила?

Меня вместе с кроватью тянут от него. Хочу крикнуть, чтобы меня отпустили, но затылок обжигает болью.

***

Плечо опять горит. Но на этот раз нечто чужое пытается проползти осторожно. Меня передёргивает, но шелохнуться не могу. Я вся стянута, укутана в паутину. Ужас и отвращение нарастают, плечо обжигает так яростно, что по телу пробегает судорога.

Всхлипнув, открываю глаза: деревянный потолок, залитый холодным светом луны.

Руки вдоль тела. Не шевельнуться.

Опускаю взгляд: я в прежней комнате и… да я вся замотана, как мумия. И к кровати пристёгнута семью широкими ремнями. На этот раз спеленали основательно. Хорошо хоть кляп не вставили.

Со всей силы напрягаю ноги, пытаясь их приподнять и подтолкнуть к краю постели, но замотана так плотно, что даже на сантиметр не сдвигаюсь. Пытаюсь, напрягаю мышцы – без толку.

Замираю. В животе холодным вихрем нарастает паника. Клаустрофобией никогда не страдала, но эти мумийные путы порождают животный, неконтролируемый страх. Нужно отвлечься, иначе скачусь в истерику.

Пытаюсь сосредоточиться на огромной луне, но страх нарастает.

Почему она такая большая?

Зубы начинают постукивать.

Сейчас та же ночь, что и тогда, когда я избила похитителя? И как он собирается отомстить?

В горячем тесном коконе меня сотрясает дрожь.

«Думай о луне!» – приказываю себе, потому что это самый яркий элемент окружения, на ней легче сосредоточиться.

Она такая яркая и заглядывает в окно.

На холодном серебре диска возникает чёрный силуэт руки с острыми когтями. Они выписывают на стекле замысловатый узор, оставляя после себя серебристые угасающие росчерки.

ЩЁЛК! – звучит оглушительно. Ёкает сердце.

Окошко отворяется рамой внутрь. На меня накатывает прохладный влажный воздух. В комнату проскальзывает чёрная фигура.