Майя Полумиско - Гаситель

– Умирает! – снова раздался крик. Первый голос был женский, второй мужской, потом снова женский.

Толпа собиралась метрах в ста от никому не нужной врачебной палатки. Зеваки бормотали об Искрах, мол, ни у кого нет с собой – хорошей такой. Искра Жизни нужна, заявила бабка с крючковатым носом. Молодая девушка, похожая на нее, дочь или внучка, пробормотала, мол, дома-то есть, но с собой не прихватили. «Э, да поздно уже. Помрет мелкий!» – вороной на заборе прокаркала бабка. Айнару снова пришлось проталкиваться, Гарат же двигалась с обычной своей легкостью, будто мелькала между людских спин, поясов, рубах, платьев.

– Мой сын! Он не дышит!

– Да отойдите, остолопы, ему воздух нужен!

– Не толпитесь!

– Мой сын, мой мальчик!..

Айнар протолкался еще дальше. Гарат уже склонилась над ребенком лет семи-восьми, он лежал на телеге, запрокинув голову. Светлокожий, рыжеволосый, как все местные – и с уже начавшими синеть губами.

– Отойдите, я помогаю.

Простоволосая женщина в цветастом платье повисла на локте:

– Помогите Гуннару! Умоляю вас, господин, помогите!..

Она была младше Ленки на вид, зареванная. Поодаль мял шляпу очередной мужик, судя по характерному растерянному виду – отец. «А че, а я че сделаю». Тупица, мысленно обозвал его Айнар.

– Конечно, – он кивнул матери ребенка.

– Давай, помогай, – Гарат быстро и ловко разворачивала инструменты. – Аллергическая реакция. Смотри, вот тут, – она показала на щеку мальчишки, где пылал налитый красным укус. – Пчела или оса. Отек Квинке, придется делать экстренную трахеостомию. Черт, надеялась обойтись простой интубацией, но отек слишком сильный…

– Ээээ, а я…

Айнар боялся крови.

У него затряслись руки, едва не выронил хирургические инструменты, которые раньше видел только в фильмах – зажимы, наверное, еще что-то. Гарат окатила его резко пахнущей жидкостью, вроде спирта или более активного дезинфектора.

– Давай быстрее!

Он сглотнул.

«Лишь бы не грохнуться в обморок».

Вот хохоту-то будет. Хотя нет, мальчишка задыхался, совсем не дышал уже минуту-две, скоро для него все будет кончено.

– Просто делай, что говорю, – буркнула Гарат.

Саму операцию Айнар запомнил плохо. Гарат работала очень быстро, будто каждый день по сотне таких вот экстренных трахеостомий проводила: вскрыла отекшую разбухшую шею, казалось, что из нее сейчас брызнет гной, как из воспаленного налитого прыща, но раздутое горло просто поддалось. Гарат вставила трубку, приказала Айнару фиксировать по краям.

Крови было не так уж много. Разрез – жутковатый, замутило, мир окрасился в серо-зеленые оттенки, но Айнар удержался на ногах. Резкий запах дезинфекционного раствора помогал сохраняться сознание, а еще плач женщины, матери мальчишки, и блеющий какой-то нерешительный голос отца. Мужчина оправдывался, мол, он вот все время был, продавали пшеницу и яблоки, откуда ж знали, что такое случится.

Несколько секунд не происходило ничего. Мальчишка с раздутой до размера башмака шеей так и лежал, глаза открылись и остекленело таращились в пространство. Теперь из разведенной гортани торчала трубка, Гарат продолжала работать, вколола Гуннару что-то из закрытой банки. Шприц у нее был стальной, многоразовый. Айнар такие только в фильмах видел, надо же, остались они еще.

– Помер малец-то, – пробормотал какой-то зевака.

– Ну дык, – подтвердил другой. – Ежели вот тебе горло-то разрезать, сам долго ли проживешь?

– Все тесхенцы, – третьей вклинилась женщина, дородная баба в зеленом с желтыми пятнами аляповатых цветов платье. – Убивцы!

«Сейчас начнется».

Айнар похолодел. Он поискал глазами скальпель – оставила ли Гарат его поблизости. Того гляди, придется отбиваться от обезумевшей толпы. Тесхенцы – чужаки, враги, они ведь убивают детей. И никаких Искр в лечении не использовали…

– Дышит, дышит уже, – крикнула Гарат.

Пара женщин притиснулись поближе. Кто-то потрогал руку и ногу мальчишки.

– Живой, – провозгласила стоящая рядом с Айнаром, тощая, лохматая, похожая на лошадь, только местных полосок не хватало. – Живой, дышит!

– Не лезьте, дуры, – их оттащила пара мужиков. Зеваки наседали, но отец ребенка вдруг как будто проснулся и понял: может пригодиться, может помочь сыну, наверняка, первенцу – и отчаянно, с исступлением человека, который больше ничего поделать не может, прогонял любопытных. Толпа не редела, но отступили шага на два.

Гарат невозмутимо проверяла пульс и дыхание.

– Уже лучше.

Она повысила голос.

– Живой, живой! Пчел пусть остерегается.

– Дык… – отец поскреб лохматую макушку, после чего вернул шляпу на место. – Пчелы да пчелы, че с них взять.

– Ну хоть не за лицо пусть кусают, – отмахнулась Гарат.

Еще спустя минут пять отек спал. Мальчик дышал самостоятельно.

– А че, он так и будет… – снова высунулся папаша и ткнул грязным пальцем с черной каймой под ногтями в сторону трубки.

– Сейчас уберем. Айнар!

Убирать оказалось легче. Гарат вытаскивала трубку, он аккуратно отцеплял зажимы. Живая человеческая плоть оказалась упругой и совсем не податливой, Айнар все сравнивал ее со свежей резиной для покрышек, хоть заливай в форму для отливки. Он помогал откачивать лишнюю кровь и жидкость, пока Гарат зашивала рану.

– Лекарства у меня местные, – объяснила она. – Действуют небыстро, мальчишка бы успел того. Ну да ничего, шрам на шее останется, мелочь.

Ранка оказалась маленькой и аккуратной. Гарат сунула матери склянку.

– Будете смазывать дважды в день, пока не заживет.

Та сползла на землю, как показалось Айнару: в обмороке, но оказалось, что всего лишь рыдает в исступленной благодарности – руками она цеплялась за грубое платье Гарат, лбом прижималась к коленям. На булыжники падали слезы. Даже зеваки прониклись: кто-то зашмыгал носом. Отец растерянно улыбался, а потом подскочил к Айнару и обнял его.

– Хорошие вы. Вот ты. Хороший парень. И девка твоя… Умные! Надо ж придумать, такую штуку сделать! Трубку мальцу в глотку вставить, значит!

Трубка лежала рядом на телеге – в крови, теперь еще и с налипшими комьями травы. Ее придется долго отмывать и дезинфицировать, подумалось Айнару, зато теперь он и сам дышал полной грудью, в ответ обнял гуннарова отца, и зеваки заорали, захлопали в ладоши, как все зеваки во всех мирах, если драматичная сцена заканчивалась хорошо.

Спустя еще минут десять мальчик пришел в себя. Его напоили водой, посадили в прохладное место. Он озирался, не понимая, чего понадобилось всем этим людям, горло еще болело, говорить не пытался. Гарат совала матери снадобья в глиняных и стеклянных резервуарах, объясняла, что делать, если опять возникнет отек.