Юлия Фомина - Места слабости

И вот, уже на Нике уже совсем не розовые джинсы. Она в красном платье, на немыслимых шпильках… Платье порвано в клочья… В руках девушки испачканная в чем-то красном и тягучем хрустальная пепельница… Неверная шпилька под ее левой ногой предательски подламывается и она, без сил съезжает по стене на пол, откидывая стекляшку и прикрывая беспомощную грудь…

Что она сейчас сделала? Ударила… Убила? Красное – это же… Зачем же она сидит и ничего не делает? Может, зря она так? Сейчас, наверное, следовало вызвать скорую помощь, чтобы успеть спасти?.. Но, нет, она не станет это делать… Все правильно, так было надо… Это же было еще тогда, давно…

Ника закрыла глаза и перевела дыхание. Это всего лишь отражение… или изображение… Как в кино? Неужели, зеркало отразило давно минувшие события? Или даже воспоминания? Сейчас она мучительно-ярко переживала забытое. Ведь вспомнилось все, что память услужливо затирает. Тогда, ей было совсем нечем дышать. Казалось, что она убила человека – того самого толстого таможенника, который ждал в порту опасную партию плюшевых Чебурашек в морском контейнере… В безобидных игрушках контрабандисты прятали оружие.

Контора искала, проверяя подозрения, но времени было слишком мало… А Нике пришлось… Нет, ей тогда ЧУТЬ не пришлось… Но пепельница, которую сжимало растерзанное Никино изображение, попалась под руку… И вот, она освобожденная, но замаранная этим… красным… красной… победила… Победителей ведь не судят?..

Ника потрясла головой, отгоняя ожившее воспоминание. Ничего ведь сейчас не изменишь. Да и нечего не стоило тогда делать иначе. Все верно.

Помещение заполнил резкий звук, похожий на треск лопающегося стекла. Ника испуганно раскрыла глаза. Одновременно с этим, девушку передернуло от отвращения, да так, что от ее пальцев по всей хрустальной поверхности стальной пластины поползла паутина трещин, будто отражающая поверхность разбилась от чьего-то сильного удара. Изображение старого воспоминания перестало быть видимым.

Ника испугалась, что испортила что-то в этом идеальном месте. Она отшатнулась, отвернулась от разбитой стали зеркала и поняла, что оказалась на полу, а разбитая пластина почему-то очутилась над ее головой. Ника испуганно вскочила на ноги, не понимая, как же это могло произойти, как тут же наткнулась на пластину из красноватого металла. Изображение ожило, мгновенно притянув взгляд девушки…

…Из красноватых зеркальных глубин надвинулась, ожила и заполнила собой все вокруг белая комната. Единственное, зашторенное тонкой белой тканью окошко находилось под самым потолком.

Изображение сменилось. Перед глазами лежащей навзничь Никой склонился сам Государь. Он что-то говорил. Но Ника почему-то не слышала его голос, будто настройки гигантского зеркального телевизора сбились. Однако, требовалось отвечать, и она вымученно кивнула.

Ника чувствовала, что с ней творилось что-то неладное. Малейшее её движение причиняло боль. После жуткой судороги, скрутившей все тело, она вспомнила…

…То, что она сделала тогда, принеся себя в жертву, сделано было совсем не добровольно… Ей пришлось. Это была единственная возможность выжить, доказав, что она не бесполезный «отработанный» материал… Одно то, КАК она это сделала… Сам противоестественный процесс принятия чужой боли от человека, находящегося на грани жизни и смерти был не просто опасным. Он мог оказаться смертельным как для «донора», и для «реципиента».

После чудовищных опытов, ослабивших и высушивших ее почти до предела… Опытов, проводимых бездушными гадами-биохимиками над живым человеком, как над подопытной мышью… Спасение чужой жизни могло стать последним…

В обычное-то время, когда Ника пребывала в добром здравии, решиться на такое мероприятие было опасной затеей. А сейчас, когда она сама ели жила, проделывать подобное было просто безумием, равным самоубийству.

Однако, она решилась и просто сделала то… что должна была сделать.

И результат не заставил себя ждать. Расплата была чудовищной. Она чувствовала, что внутри нее зрел «кокон» чужой смертельной болезни, который она добровольно приняла в самую свою женскую суть. И этот самый кокон готов был в любую минуту разверзнуться, начав триумфальное шествие к концу её существования. Змея отращивала большую пасть, чтобы сожрать Нику изнутри…

А прямо перед ней сейчас тот, из-за кого она так страдает… Он совсем близко, и Нике ничего не стоит мгновенно избавиться от страшного груза. Одно неуловимое движение – и змееныш вернется к хозяину, радостно заняв давно насиженное место… Какое искушение!

Но нет… Она не могла так поступить. Не могла и не стала…

… Каким счастьем на этот раз стала обжигающая боль, когда ее пальцы отлепились наконец-то от медного зеркала! Поверхность его, будто нагревающийся пластик, пошла рябью, затрещала, моментально покрывшись сеткой трещин, а изображение, полное боли и страданий исчезло.

Ника, еще пребывавшая во власти воспоминаний, судорожно ощупала свой живот, будто стараясь удостовериться, что ничего чужеродного в ней давно уже нет. Какой ужас! После пережитого, она бы никогда не решилась на второй такой же опыт. Хорошо, что это лишь иллюзия!

Прочь! Прочь из этого места. Пока не угасла ясность сознания, поглощенная животным ужасом. Только бежать! Испуганной тенью, она метнулась в единственный возможный проход, чтобы вновь наткнуться на зеркальную преграду.

Зеркальный лабиринт оказался жестоким испытанием, заставляя вновь переживать давно забытое так же остро, будто все случилось только что… Будто впервые… Скорее бы все закончилось. Нужно было двигаться дальше.

Повернуть направо… Поворот… Кувырок. Стены уже вполне откровенно меняются местами с полом, будто законы гравитации здесь вовсе не работали. Или, напротив, работали точно так же, как у лягушки внутри мяча, которым каким-то неведомым великанам вздумалось играть в футбол.

Ника, сама того не желая, наткнулась на латунную поверхность… Хотела было зажмуриться, но не успела… В пальцы услужливо ткнулась бледная пластина… Что там по плану? Алюминий? Значит, почти все. Изображение на металлической поверхности полыхнуло ослепительно белым под ее пальцами…

…Перед Никой, стоящей на краю скалы расстилались странные мертвенно-неподвижные, будто застывшая лава, воды. Много воды, целое бескрайнее море. Темные его воды хранили молчание, и только едва заметные блики давали понять, что это не черное зеркало, а самая настоящая вода. Площадка перед девушкой обрывалась так круто, что к краю было страшно подойти.

На краю обрыва, бесстрастно свесив ноги в бездну, сидел обнаженный человек. Он был неестественно худ и изможден. Устало привалясь спиной к нагретому солнцем валуну, он что-то крутил в руках. Вот, он поднял неверную руку, и в лучах заходящего солнца блеснул револьвер.