Дем Михайлов - ПереКРЕСТок одиночества

Жестяная большая банка.

Стеклянная банка.

Две бутылки темного стекла.

Все емкости закрыты.

Я забрал все. Подхватил с лежака тяжелую и мокрую насквозь тряпку. Это что-то вроде лоскутного одеяла. Но ткань наверняка безнадежно испорчена водой и гниением. Проверим. Под одеялом еще пара тряпок потоньше. Аскетичная постель. Прихватив тряпки, вернулся к базе. Дернул за рычаг, возвращая свет. Прошелся до второго рычага. Попытался дернуть его. Тот не поддался. Вернулся к столу.

Взялся за тряпки. Как можно тщательней отжал каждую. С радостью отметил, что ткань не расползается в руках. Но оставляет черные следы на руках. Ладно. Делать так делать. Сняв рубашку, взял тряпки и прогулялся до «кормильни». Бросив тряпье под струйку воды, хорошенько потоптался на нем. Отжал. Намочил. Потоптался. Отжал. Намочил. Потоптался. Вода пошла прозрачная. Еще раз отжал.

Подойдя к лежаку, ладонью очистил его от пятен грязи. Набросил на него выстиранные тряпки. Расстелил их, чтобы высохли как можно быстрее. Повесить некуда. Или я пока не нашел здесь крючков и веревок. Умывшись и вымыв руки еще раз, потопал к базе. Пора немного передохнуть и подумать. Заодно изучить найденные предметы. И осмыслить происходящее.

Банки и бутылки с лежака. В них обнаружилось продовольствие и питье. Жестяная банка битком набита сухарями. Стеклянная банка наполнена ими же на две трети. Темный ноздреватый хлеб. Еда. Глядя внутрь открытых банок, я испытывал большое облегчение. У меня есть еда. Углеводы, дающие энергию. Кто знает, заработает ли когда-нибудь та «кормильня». А благодаря сухарям и воде я могу продлить жизнь на немалое количество дней. Вот еще вопрос – как вообще отслеживать течение времени в камере, где нет окон и дверей?

В бутылках разное содержимое. В одной вода. А в другой вино. Красное сладкое вино с удивительно приятным запахом. Я бы сказал с дорогим запахом. Ни на одной из бутылок нет этикетки.

Жестяная банка с сухарями украшена заводским изображением рыбы. Сельдь. Банка вмещает три килограмма. Я бы не отказался от такого количества засоленной рыбы. Витамины и прочее. И вкусно.

Как банки попадают сюда?

Ответ очевиден – так же, как я сам попал сюда в обнимку с мешком мусора. Даже обидно. Кто-то держал банку с сельдью, когда угодил сюда. А я мусор обнимал. Знай заранее и понимай неизбежность – потратил бы кучу денег, взвалил бы на спину тяжеленный рюкзак с теплой одеждой, медикаментами и едой, да еще бы в каждую руку по чемодану с инструментами, книгами и опять же с едой. И не забыл бы про сухой спирт и запас кофе и заварки. Но я, скучающий преуспевший мужик средних лет, всегда предпочитающий быть готовым к любым неожиданностям, попал сюда с мешком мусора…

Судя по найденным предметам, до меня здесь побывало немало людей.

Куда они делись?

А что тут думать? Вон оттаивающий труп лежит.

Вот туда и делись – умерли труженики истовые, как сам себя описал в надписи один из заключенных.

Ну, может быть, как кричала внутри меня трусливая надежда, есть шанс, что за «труд истовый» могут даровать свободу. Ну да… будем надеяться, но не будем рассчитывать на такой исход событий. Черепа в той «клетке» за люком указывают на пожизненное заключение.

Куда делись трупы?

Так туда же и делись – в сортире их расчленили и утопили.

Вот так.

В этом я уверен абсолютно.

Все говорит об этом.

Та комната, судя по надписям и символам, является отхожим местом. Нужду там узники справляют.

Но иногда, когда старый узник умирает и на его место является новый, ему предстоит затащить труп предшественника в клетку, взяться за прикованный к цепи мясницкий тесак и хорошенько им поработать. Нарубить мертвеца на куски, что смогут пролезть в ячею решетки. Голова не пролезет точно. Ее либо рубить… либо ждать, пока разложение возьмет свое, после чего очистившийся череп закреплять на «стене почета».

Вот так…

Да…

Вот так…

Если не хочу сдохнуть от вони разложения, если не хочу и дальше просыпаться в компании с трупом, мне придется пройти через это. Вдохнув запах сухарей, я плотно закрыл банки и отодвинул их подальше. Сейчас лучше ничего не есть – боюсь, в самом скором времени все выйдет наружу фонтаном рвоты. А вот пара глотков водки мне точно не помешает.

Я мужик крепкий. Решительный. Всегда этим гордился и пестовал эти качества в себе. Но трупы расчленять мне пока еще не приходилось. И на медика я не учился. И покойников редко видел. Так что мне придется нелегко.

Но я это сделаю.

Глотнув водки, утер губы. Разделся. Снял даже носки и трусы. Остался только в обуви. Постоял. Дернул за рычаг. Сделал глоток водки. И зашагал к трупу.

Я это сделаю.

И сделаю сейчас – пока он не начал вонять и брызгать оттаявшей кровью. Хорошо, что я нашел место, где смогу принять душ и отмыться…

Я сделаю это…

Сказано – сделано.

Всегда гордился собой, когда мог в буквальном смысле повторить этот замечательный девиз.

Даже если дело касается расчленения трупов.

Дыша сквозь обрывок затхлой ткани, закрывавшей нижнюю часть лица, я стоял на краю решетчатого крупноячеистого квадрата и смотрел на темные пятна на прутьях. Последний кусок мертвой плоти проскользнул сквозь решетку пару секунд назад и канул в темноту.

Дело сделано.

Но что теперь сделать с головой?

Я скосил глаза и глянул на эту проблему. Та глянула на меня, издевательски щеря рот забитый еще не растаявшим льдом.

Нет, я понимаю и уважаю еще один девиз, гласящий: «Смену сдал – смену принял». И смену я принял по идее со всеми традициями. И одна из здешних традиций – крепить черепа бывших узников на стену туалета. Если ли здесь хоть капля уважения к мертвым? Мало того что их по частям спустили в унитаз, так еще и головы на стену повесили, заставляя смотреть, как сменивший их на загадочном посту узник справляет нужду малую и большую. Будешь тут горбиться и охать во время испражнения, лопатками ощущая множество брезгливых взглядов, уставленных тебе в спину. Не знаю про загробную жизнь. Но не хотел бы провести вечность, глядя, как кто-то мучается кровавой диареей или запором.

Разрубить «свежую» голову, пропихнуть ее в решетку. Сорвать со стен черепа, раздробить, крошево – в решетку. Разве это не будет правильным поступком?

Не знаю.

Смотря с какой стороны посмотреть. Если предположить, что здешние узники проживали в среднем по десять лет… традиции вешать черепа на стены никак не меньше столетия.

Но я практик. Не вижу ценности в таких украшениях.

А еще я реалист и понимаю – гниение плоти процесс небыстрый и очень запашистый. И если я оставлю отрубленную голову гнить, то окончательно отравлю свое и без того не слишком радостное здесь существование. Самому вооружаться тесаком и начинать соскабливать с кости плоть и волосы, выковыривать глаза, срезать лицо, а затем вытряхивать мозги? Нет уж, спасибо. Это не то вечернее занятие, коим я бы хотел заняться, сидя в туалете.