Дмитрий Таланов - Подмастерье

Последняя мысль вернула его к недавнему сообщению от Габриэль, переданному с Руфиной, что ему во что бы то ни стало надо возвратиться в дом за три дня до свадьбы. Предполагая, что там сейчас творится, он опять помрачнел. Но это надо было пережить как простуду.

Свежий ад открылся перед ним, едва он вошёл в дом. Гостиная оказалась забита новой одеждой, свисавшей со всех дверей и кресел. Среди месива кружев и шёлка, оживлённо обсуждая что-то, стояли празднично выглядевшие госпожа Фе, Габриэль, Эша, Лентола и её муж Тиаго с обширными залысинами и выраженной челюстью.

– О, гулёна вернулся! – воскликнула Эша, первой заметив его. – Ну проходи, чего ты там топчешься?

Лентола с супругом поворотились к нему с одинаково неодобрительным выражением на лицах. Габриэль, примеряя тиару, зарделась и послала ему воздушный поцелуй. Госпожа Фе, с трудом проложив себе дорогу в перегруженной тряпьём гостиной, подошла к нему и с осуждением произнесла:

– Ты вышел за дверь двадцать пятого декабря. Сегодня двадцать пятое мая. Что мы сделали тебе, что за всё это время ты ни разу не навестил нас, а только передал с посыльным мешок с золотом на оплату торжеств и запросил более лёгкую одежду на весну?

– Я решил, что, коли меня незаслуженно обидели, этого надо хотя бы заслужить! – выпалил Филь не думая.

– Человек должен жениться хотя бы раз, пусть только ради любопытства, – пробормотал Филь, сидя в парадном облачении в карете, направлявшейся в Менону, в обществе приёмной матери и Габриэль.

Утро выдалось свежее, и у Филя стыли пальцы в открытых сандалиях. Новая, ни разу не стиранная льняная туника заметно кололась под белоснежной кожаной лорикой мускулата в цвет таким же кожаным поножам. Парадный шлем с поперечным гребнем, отливающий серебром и имитирующий боевой, украшенный белыми орлиными перьями, лежал рядом.

Габриэль и госпожа Фе, казалось, не испытывали никакого неудобства, невзирая на то, что они вдвоём с трудом помещались в пышных платьях на диване кареты. У них совершенно точно ничего не чесалось – больно довольны были их лица. На него они обращали мало внимания, всецело занятые разговором, к которому ему надоело прислушиваться ещё в Кейплиге, – слишком однообразен он был: ритуал вступления в брак, ответственность, права, обязанности. Бр-р-р!

Они также не могли простить ему того, что он до сих пор «не осознал своего чудовищного поведения в декабре» и не собирался извиняться, а наоборот, считал себя оскорблённым. Дошло до того, что перед посадкой в карету, когда очаровательная сестрица, забыв на мгновение их пререкания, спросила у него:

– Филь, как я выгляжу?

Он не смог переключиться на праздничный настрой и выдал:

– Габриэль, у нас нет времени на скандал!

Так они ехали всю дорогу с Ветром, привязанным сзади, и Филь уже думал, что скакать на коне было бы веселее. Он начинал чувствовать себя отверженным, как в то лето, когда впервые ступил на землю Нового Света. Эша могла бы разбавить напряжение, но она отказалась посещать Менону, сославшись на срочную встречу с отцом-сердаром, который должен был накануне вернуться из Старого Света.

Они въехали в Менону в десять, за два часа до прибытия основных гостей, как и предполагалось.

Габриэль и её багаж вкупе с госпожой Фе были немедленно похищены Метой в свою комнату. Филя, как готового одетого жениха, господин Хозек с парадно одетым Яном увёл под один из праздничных шатров, вытянувшихся в линию до самого леса. Там они приложились к уже известному разбавленному вину с травами. Цветасто разодетый народ суетился вокруг, расставляя на столах посуду.

Приготовленное к торжествам поместье выглядело изумительно. Деревья, окружавшие господский дом, зеленели свежей листвой. Кадки с кустами шиповника ограждали дорожки, сходившиеся к шатрам. Добротные избы, стоявшие на опушке рощи, были украшены гирляндами полевых цветов, как и дом.

Розы, лилии и орхидеи присутствовали в списке «необходимых» вещей госпожи Фе и Габриэль, но господин Хозек пригрозил, что скорее собственноручно подпалит свой дом, чем согласится украсить его трупиками оранжерейных цветов стоимостью с хорошую карету и пару лошадей.

Господин Хозек в чёрном шёлковом сюртуке того же покроя, что был на Яне, рассыпал по столу листы бумаги с именами гостей.

– Не перепутайте, – наставлял он двух друзей. – Каждого гостя сажать в соответствии с этим планом. Среди них есть лелеющие старые обиды горячие головы, которые не должны оказаться рядом. Это политика, привыкай! – Он похлопал Филя по плечу, которое казалось очень мощным в парадной лорике.

Юноша свернул лист вдвое и сунул его за кожаный пояс у металлической бляхи с выгравированным на ней символом легиона. Указание Флава не распространяться о его приписке к Хальмстему было выполнить не легче, чем поцеловать свой локоть: кусок стены с тремя символическими зубцами, обвитыми шипастой лозой, и охраняющей их недоброго вида собакой был известен всей Империи как его символ.

Деревянные столбы, поддерживающие шатёр, были выкрашены в белый цвет и декорированы стилизованными позолоченными цветами. За столбами мелькнуло что-то лёгкое, белое, воздушное с тем же оттенком позолоты. Мета ступила в шатёр, высоко неся голову. Её волосы удерживал золотой обруч, напоминавший тонкую корону или тиару. Позади неё развевалась фата в тон платья, украшенная цветами апельсина.

– Э-э… простите меня, – пробормотал Филь, шагая навстречу невесте, которую более всего на свете сейчас желал заключить в объятия.

Из-за спины Меты показалась Габриэль. На девушке было платье нежно-бирюзового оттенка, как осветлённая морская пена, длинное и струящееся. Надетая поверх полупрозрачная юбка была расшита луками со стрелами. Застёжка в виде маленького лука со стрелой держала лямку платья на плече. Плотная асимметричная шапочка из павлиньих перьев, переплетённых так, что были видны «глаза», удерживала чёрные волосы, завитые природой крупными кудрями, спускавшимися на плечо и часть спины. Туфли на высоких каблуках имели украшение в форме стрелы, а на пальце девушки красовался огромный аквамарин.