Владимир Корешков - Почему Я? Часть 2

И вдруг, глядя на Аню, я очень явственно осознал, что, несмотря на смертельную опасность сахарного диабета, я являюсь стойким поклонником и ценителем вот такого дорогущего сладкого шоколадного бисквита и, чего уж там скрывать, самым настоящим сладкоежкой, которого не исправишь и не заставишь жить на диете, придерживаясь здорового образа жизни, отказывая себе в сладком. «Нет. Нет и еще раз нет. Этого не может быть, потому что этого не может быть НИ-КОГ-ДА».

Аня – очень неглупая девушка, прекрасно понимая, какой она своим видом производит вау-эффект, разглядывая себя в зеркало, вроде как полностью абстрагировалась от всех, никого не замечая вокруг, занималась только собой, но однозначно ощущая спинным мозгом те сверхвосторженные взгляды, которые вперила в нее не только мужская, но даже женская часть нашего коллектива. Уверен на все сто пятьдесят – втайне наслаждалась этим. Она, провоцируя всех нас, не спеша, с достоинством и грацией богини, доводила свой и так совершенный в высшей степени образ до полного, умопомрачительного, безукоризненного эталона женской красоты и привлекательности. То взмахнет рукой, поправит чуть выбившийся локон, то томно пригладит ткань на груди и на бедрах, разглаживая несуществующие складочки, по очереди проверит оба браслета на запястьях, насколько прочно они сидят, после чего, чтобы разглядеть себя получше и удостовериться в законченности своего облика, Аня делает шаг назад от зеркала, от этого действия ткань ее туники, чуточку шурша, приходит в движение, как живая, всколыхнувшись, нервной дрожью пробегает сверху донизу по соблазнительной фигуре, еще плотнее прижимаясь к Аниному телу, впиваясь в него, сливаясь с ним. От нее, как от эпицентра разрушительного урагана, в разные стороны исходят всепоглощающие двенадцатибалльные волны чувственного животного магнетизма. Это даже не шторм – это настоящее цунами.

«Анечка, мерзавка ты этакая. Черт тебя побери, что ж ты с нами всеми делаешь? Вот же дрянь». Я понимаю, что больше эту изощренную пытку вынести не в состоянии. Можно, конечно, попытаться отвернуться и смотреть в другую, противоположную сторону, но взгляд, как намагниченный, все равно будет возвращаться против моей воли к этому вселенскому чуду, иконе чувственности и сладострастия. Сердце колотится как бешеное, во рту пересохло, голова пошла кругом, и земля мало-помалу начала уходить из-под ног. Так недолго и в голодный сексуальный обморок плюхнуться, а это на сегодня совсем не входило в мои планы. Чего мне сейчас очень хотелось – это как-то собраться и из манной каши-размазни превратиться в стойкого волевого мужчину, хладнокровного командира группы, крутого перца, полного хозяина своих эмоций. Таких типов с каменными лицами обычно изображают на плакатах под надписью, выделенной жирным шрифтом: «Не хватайся за оголенный провод, чувак».

Естественно, я тут же сотворил очередную глупость. Включил главнокомандующего, решив таким образом напомнить о себе и заодно хоть как-то стряхнуть с себя это наваждение.

– Команда, – громко сказал я. – Слушай сюда. Все. Хватит возиться и марафетиться. Немедленно заканчиваем сборы, завтракаем и улетаем. Времени у нас не так много. Напоминаю всем: с этого момента говорим между собой только на юпинянском, это приказ, – и в конце совей зажигательной речи для связки, так сказать, слов и показывая всем, насколько свободно владею юпинянским, я лихо впендюрил в окончание своего монолога несколько крепких словечек из местного лексикона портовых грузчиков и постоянных обитателей лукренонских трущоб. Даром что учил. Звучало это примерно так: «Пиндоло, маноло, ультяпо», – что означало в переводе на наш русский, опять же примерно, что-то среднее между «Ешь твою медь», «… твою мать» и «… ту Люсю». Последние два – с обязательным для таких случаев глаголом еб…ть. Вышло как-то грубовато. Но результата достиг. Внимание на себя обратил.

В зале повисла тишина. Все дружненько так посмотрели на меня. Аня перестала прихорашиваться, отвернулась от зеркала, неспешно подошла ко мне, уничижительно сверху донизу окатила взором своих карих с поволокой очей, после чего на чистом юпинянском процедила:

– Имбецил.

Ну, в смысле аналог этого нехорошего слова на местном диалекте, причем в ее устах это звучало уж очень оскорбительно. Затем так же не спеша, преспокойненько, слегка покачивая своими крутыми бедрами, пошла, словно плывя, на выход. Я смотрел на удаляющуюся суперсоблазнительную фигуру, на ровную, с вызовом расправленную спину, на туго обтянутые тонкой пурпурно-лиловой тканью перекатывающиеся при ходьбе туда-сюда аппетитные литые ягодицы и думал: «Матерь божья, святые угодники, нимфы в раю, глядя на эту картину, нервно курят, причем в затяжку». А ведь в переводе на наш мужской язык все Анины жесты и действия сейчас означали одно: «Смотри, недоумок, что потерял, грызи теперь локти». Ну, во всяком случае, так я это перевел, хотя вполне может быть, что толмач из меня не очень.

– Э-э-э-э, – укоризненно покачав головой, печально выдохнула Алина. Махнула рукой, мол, что с имбецила взять, кроме анализов, и тоже направилась вслед за Аней, то и дело озираясь и как-то странно поглядывая на меня, но, слава богу, молча. За Алиной устремилась Женя.

– Олег, как тебе не стыдно? Ты совсем совесть потерял? – рядом со мной неожиданно оказалась Жанна. Сдвинув брови и зло раздувая ноздри, она метала в меня молнии. Это за неимением под рукой чего-нибудь другого – повесомей, помассивнее и потяжелее, например, дубины или бейсбольной биты.

«Ба-а-а, это мне чудится или действительно одна из наших ярчайших представительниц прекрасного пола, а по совместительству еще и ярый обличитель, обвинитель, прокурор и много еще чего другого в одном лице, все-таки снизошла до того, чтобы поговорить с таким ничтожеством, как я? Интересненько».

Я с чувством живейшего любопытства присмотрелся к Жанне повнимательнее. С одной стороны, она вроде как на взводе и пышет гневом, напоминая собой вулкан Этна, готовый вот-вот взорваться, поднимая высоко к небу клубы дыма и пепла вперемешку с раскаленной лавой, даже очень похоже на то, что девушка созрела для того, чтобы в сердцах, от всей души влепить мне увесистую пощечину, но, с другой стороны, если вглядеться еще более внимательно, докапываясь до самой сути, то понимаешь, что ее праведный гнев немного наигранный, я бы даже сказал слегка с перебором – опереточный. Кажется, я понял, в чем тут дело. Эврика. А дело, товарищи, в том, что красавица Аня произвела своим видом форменный фурор, на сей раз замкнув все внимание окружающих на себя. Жанна, безусловно, тоже безумно красивая и безумно сексапильная девушка, но в своей белоснежной тунике выглядела попроще и на данный момент явно проигрывала ярко-жгучей брюнетке с каштановым отливом Ане, и это Жанну, также привыкшую выделяться среди всех, быть центром всеобщего восхищения, здорово злило, хотя они обе вдруг и стали самым непостижимым образом подругами – не разлей вода. Вряд ли кому-то из них просто так захочется уступать корону. Жанне надо было любой ценой заставить вновь обратить на себя внимание, заявить во всеуслышание, что она не сошла с дистанции и, в конце концов, готова вернуть себя на пьедестал, на высшую ступеньку, спихнув конкурентку как можно ниже. Дружба дружбой, но дух соперничества никто не отменял. В этой постоянной ой какой нелегкой борьбе за титул «Мисс Вселенная» все средства хороши. Моя скромная персона для этой цели вполне подходила. И то, что есть, за что меня потрепать, было для Жанны очень кстати.