Евгений Балакин - Архивариус

Откуда-то прилетел красноголовый дятел, и, усевшись поудобнее на старую берёзу, выдал крепкую дробь не хуже заправского барабанщика. Эхо тут же подхватило сухие эти звуки, и широко понесло в разные стороны, дополняя и сталкивая их друг с другом.

В глубине чащи, соперничая с пернатым молотобойцем, заполошно застрекотала сорока, словно напоминая всем, что главный голос в лесном хоре принадлежит ей.

Рыжей молнией взлетевшая на сосну белка встревоженно зацокала, держа в лапках маленький грибок и озабоченно поглядывая в сторону. Через некоторое время, раздвинув кусты волчьей ягоды, на едва приметной тропке показался человек.

Несколько мгновений глаза его цепко и внимательно обшаривали всё вокруг, но вот он вышел совсем и остановился. Это был высокого роста крепкий молодец, в чёрной бороде которого и на висках уже посверкивало редкое серебро.

Лицом был он правилен, но жёсткий взгляд голубых глаз и поперечная складка между бровей делали его малоприятным, так что оно вполне могло сойти за разбойное. Да и откуда было взяться здесь, в глубине Муромских лесов, иному выражению?

Отшельники, паломники, монахи и прочие «божьи люди» сторонились этих мест, а ежели и встречались, то из оружия у них был разве что нож, а у этого на плече висел лук, за поясом торчали боевой топор да палица немалых размеров.

Ношеный кафтанишко, мягкие добротные сапоги, штаны с заплатой на правом колене да заломленная набекрень шапка составляли наряд этого человека. Звали его Капитоном, и был он собственностью рязанского князя Василия Кривого. Рано осиротев, взят был маленький Капитоша на воспитание княжим конюхом, мужиком суровым и недобрым, и с малолетства постигал все необходимости княжеской службы.

Сначала был он мальчиком на побегушках. Став постарше, прислуживал на кухне, а потом, благодаря природной смётке и уму, перебрался в хозяйские палаты. И нашёл в нём князь Василий слугу преданного и верного, пса цепного, ловкого и сильного, готового перегрызть горло любому, ежели будет на то княжеская воля. И кличку за это Капитон получил соответственную – Кусай.

Прихлопнув на лице сразу с полдюжины комаров, Капитон сорвал берёзовую ветку, и, обмахиваясь ею, продолжил свой путь. Однако тропка, и так едва заметная, шагов через сто внезапно ушла в землю, растворившись в траве, словно и не была вовсе.

Капитон остановился. Не зная, куда идти дальше, растерянно затоптался, глядя по сторонам. Затем он присел и стал самым тщательным образом изучать место, где обрывалась тропинка. Он даже встал на колени и сунулся лицом в траву, словно хотел что-то учуять, но всё было напрасно.

– Куда ж ты подевалась, окаянная? Так ведь не бывает, чтобы шёл человек, шёл по земле, да вдруг птицей и полетел… Чертовщина какая-то…

Выпрямившись, Капитон стал прикидывать, в каком направлении ему идти дальше. Но со всех сторон глухой стеной стояли деревья, под ними вольно расположился высокий кустарник, а под ногами густой травой мохнатилась земля.

– Чтоб тебя!

И вдруг справа от него каркнул ворон. Да каркнул как-то странно, будто окликнул – громко и требовательно. От неожиданности парень вздрогнул, где-то внутри захолонуло, скользнул по спине страх.

Обернувшись, он не сразу увидел на сосне притаившуюся между веток большую чёрную птицу. Ворон выжидательно смотрел на него круглыми блестящими глазами.

– Ах ты, бесовское отродье! – выругался Капитон. – Чего пялишься? Я ведь на тебя такого и стрелы не пожалею. А ну, кыш отсюда!

Он махнул рукой, но птица даже не шевельнулась. В другой раз Капитон может и внимания бы на это не обратил, но сейчас за его испуг виновник должен был ответить.

Сноровисто заправив стрелу в лук, он натянул тетиву и прицелился. Рязанский князь Василий, подозрительный и повсюду видевший измену, особо следил за тем, чтобы все его ближние люди в совершенстве владели любым оружием.

Кусай не был исключением из этого правила. Ворон, не мигая, продолжал сидеть спокойно, не делая и попытки улететь.

– Ну, прощайся с жизнью.

Прошелестела стрела, рассекая воздух, и глубоко вонзилась в ствол дерева, аккурат на три вершка выше намеченной цели. Капитон аж не поверил своим глазам.

Чтобы он, на спор попадающий стрелой в любую цель с сорока саженей, не смог попасть в неподвижно сидящего вблизи себя ворона? Да такого просто не могло быть!

Уже через несколько мгновений вторая стрела вошла в ствол сосны ниже птицы на свою треть, а следующая так и вообще улетела невесть куда. И только после этого дошло до Капитона, что дело тут не в его меткости, а в чём-то другом, таинственном и пугающем, недоступном его пониманию.

– Чур! Чур, меня! Чур, нечистая сила!

Судорожно перекрестившись, он попятился назад, пока не упёрся спиной в дерево.

Ворон словно только и ждал этих слов. Он расправил крылья, несколько раз взмахнул ими, каркнул напоследок что-то злое, взлетел и почти сразу пропал, растворился. А Капитон, постояв какое-то время в неподвижности, вдруг хлопнул себя по лбу и решительно зашагал именно в ту сторону, куда улетела неуязвимая птица.

А теперь вернёмся немного назад, в события, предшествовавшие лесному походу Кусая.

В тот день он с княжескими дружинниками вернулся в Рязань поздно, солнце уже село. Целый месяц объезжал он вотчину Василия Кривого, да ещё прихватил земли, которые населяли данники рязанского князя: мелкие лесные да болотные племена. Объезжал по делу: собирал оброк с крестьян и дань с подданных. Набрали они в тот раз немало. В княжий двор въехал обоз из двенадцати телег, доверху гружёных мукой, зерном, яйцами, маслом, битой птицей, вялеными да копчёными окороками, и вдобавок ко всему этому привезли несколько бочонков медных денег.

Жесток и безжалостен был ближний слуга Василия Кривого. Недоимки взимал до последнего зёрнышка, а ежели случалась недостача, заголяли нерадивому хозяину зад и били батогами на его же дворе, молча и деловито.

Капитон только и успел, что сапоги снять, как прибежала за ним дворовая девка: князь-батюшка к себе кличет. Чертыхнулся про себя мужик, да делать нечего – княжья воля! Натянул сапоги, влил в себя ковш холодной воды, свечу задул и пошёл в хозяйские палаты.

А во дворе жарко пылали два костра, рвали огненными языками густую тьму. Тут же дворня выставила длинный стол, горой навалили на него разную снедь, из холодных погребов покатили жбаны с хмельной брагой.

Дружинники, затеявшие перед ночной трапезой мытьё в бане, выскакивали голышом из парной и неслись к колодцу, где с визгом и гоготом ополаскивались ледяной водой.

– Эй, Кусай! – крикнул кто-то. – Давай к нам! Живо гузку твою веничком-то надерём!

Но тот, лишь махнув рукой, заторопился, шагая через две ступеньки высокого крыльца. Поднявшись наверх и пройдя запутанными коридорами, остановился перед резной дверью.