Лев Соколов - Спящий бык

— Стойте! — надрывно проскулил я. — приподнялся с четверенек. — Пожалуйста, добрый дроттин… храбрые воины… у меня здесь серебро… много…

Я споро развязал кожаные тесемки мешочка, и сняв его с пояса протягивал Эйнару и остальным, с трясущимися руками, умоляющим взглядом, и пришибленный к земле полусогнутым хребтом и ногами – обезьяьия поза покорности низшего в иерархии самца. — Пощадите…

— Твое серебро мы с тела возьмем, — ухмыльнулся Хросскель.

В эту ухмылку Хросскеля я отправил увесистый мешочек взрывным движением руки. У Хросскеля была отличная реакция, он отдернул голову мгновенным движением корпуса изгибаясь назад. Он разорвал дистанцию за пределы досягаемости моей руки Только вот не было ему времени сообразить, — я не бил, а метал, отпуская мешочек в полет, не боясь потерять его из-за кожанной тесьмы намотанной на ладонь. Сколько сотен лет я нескончаемо метал вот так кистени, импровизированные и сделанные специально, укушуйная моя голова… Хросскелю бы стоило уходить боксерским нырком, в сторону вниз, тогда бы он ушел от этого первого удара. Впрочем и это бы его конечно не спасло…

Мешочек с тяжелым стуком влетел Хросскелю в лицо, расквасив губы. Я рванул к нему догоняя, прошел вниз, растопырив пальцы коршуньей лапой, дуговым ударом снизу вонзил раскрытую ладонь Хросскелю между ног, в мужское естество, сжал так чтобы выдавить весь его поганый сок, а второй вцепился ему в одежду на груди, и волной не отпуская перебросил через себя, переворачивая с ног на голову – принимай мать-земля! Да, все-же Хросскелю нельзя было отказать в реакции. Несмотря на оглушающую боль в выкорчеванном детородном месте, он смог кое-как подставить одну руку вошел в землю не макушкой, а исхитрился отвернуть голову в сторону. Поэтому верхний позвонок не вошел ему в череп как кол, но хрустнул его позвоночник в районе подвернутой головы сухо как ломающаяся ветка. И все же он был еще жив, захрипел, как раздавленный мелкий зверек, валясь бесформенной кучей, там же где я его уронил, и не шевелясь телом, которым он, видимо, разучился владеть навсегда.

Остальные были опытные воины. Но даже они на какой-то момент застыли. Их осталось двенадцать. Шесть волков-мечников, трое с луками, двое с копьями. И Эйнар. В быстром наклоне я поднял меч Хросскеля, — поганую на мой новый взгляд железку, грубо откованную и с паскудным балансом – вполне достаточную для работы. Взял в левую, мне без разницы, — им неудобно. На правой ладони у меня все еще болтался намотанный ремешок мешочка с серебром. Я сделал шаг к Хросскелю, и позволив ремешку соскользнуть бросил мешочек на его тело. Горолвина расползлась, и грубой формы кусочки серебра рассыпались по хрипящему Хросскелю, частью заскользили на землю.

— В обмен. — Буркнул я.

Через мгновение они должны были прийти в себя, и надо было их брать. Но вот Лейв…

Я повернулся к держащему его дротту и пошел к нему.

— Отпусти парня, Гест, дерись со мной как мужчина. Отпусти его, ты безбородый! Ткач! Баба с вырезом рубахи ниже сосков!!!

Глаза Геста подернулись поволокой, он взревел как бешенный бык. На какое-то мгновенье я подумал, что он все же полоснет Лейву по горлу, Но он просто отбросил его так, что Лейв с колен влетел в землю лицом, а Гест наступил на него и попер на меня. На первом его замахе я ввел ему меч в правый бок, и не снимая с клинка, не давая упасть протащил его назад и уронил на барахтающегося на земле Лейва. Гест был крупным, и тяжело охнул Лейв, когда на него упала мертвец. Так-то мне будет спокойнее…

Свистнула серой молнией стрела. Я выхватил её из воздуха и метнул обратно в лучника. Они стояли кругом. и я пошел по кругу, прорежая их, не давая перестроится, сводя на нет их численный перевес, сперва по месту, а потом окончательно. Лучники были в приоритете, сумей они отойти, пока я занимался остальными, они стали бы серьезной угрозой. Нельзя отбить все стрелы летящие с разных сторон… Я не дал им отойти. Оставшиеся пытались окружить, — я кружил вокруг них. Потом оставшиеся пытались встать стеной, — я сломал их стену. Волки пели в свои щиты – я отнял у них глотки. Сперва я работал одним мечом. Потом двумя. Потом, когда один лучник все же отскочил я показал ему, что и меч можно метать, — снова остался с одним… Странное у меня было состояние… Агрессия очень часто бывает лишь обратной сторона страха. А я их уже не боялся. Какой может быть страх у мясника с многолетним опытом, перед тушами для разделки? Я ненавидел их, но без страха. Это было похоже… Я просто гадливо давил их как смрадных тараканов. И я хотел, чтобы они знали за что я их потрошу, пусть это и снижало скорость работы. Тот, кому я это кричал, чаще всего уже не слышал. Но остальные слышали. Конечно я не мог давать каждому именно за его дела. Но никто не отменял такую штуку, как коллективная ответственность.

Жúла внутри бедра – За Виги, что не ожидал…

Клинок под подбородок – За Хари, что не бросил…

Вспоротая брюшина – Это тебе за Гроу, что кормила меня…

Сломанный хребет – За Халлу, что выхаживала меня…

Укол в центр грудины – За Халльдис, что не успела стать женой…

Расколотый череп – За Астрид втоптанную в дворовую грязь…

Отрубленная кисть – За Торви, что не разжал руки…

Удар ниже живота – За Ингибьёрг, что узнала хлев…

Из одного двоих – За Иллуги, что не боялся волков…

Все же они были храбрецы. Никто из них не убежал. И это не потому, что они не успели сообразить, что сегодня двенадцать не справятся с одним, что сегодня на одном двенадцать закончатся. Я дал им время понять, да и трусы почему-то обычно чуют такие вещи мгновенно. Ни один не ушел. Все они до конца пытались убить меня. Перли, рыча, захлебываясь собственной кровью, зажимая раны, размахивая обрубками конечностей, пытались вцепиться хоть зубами. Это было поганое – но братство До конца они прикрывали собой порывающегося прорваться ко мне Эйнара.

Поэтому Эйнар и остался последний.

Мы стояли друг напротив друга. Теперь торопиться уже было ни к чему. Даже Лейв застыл, перестав возится под трупом Геста.

— Страшно, Эйнар? — Спросил я.

— Я не ведаю страх. — Спокойно сказал он.

— Все братья-волки лежат. Горько, тебе?

— Они в славной битве ушли.

— Надеешься победить?

— Надеюсь сегодня славно попировать в Вальхалле. — Весело засмеялся он.

— Вспомни Вермунда и его семью, что были добры со мной. Их убив, ты сам позвал свою смерть.

— Я свою смерть с детства зову. Хватит трепать языком. Надоел.

— Ничем тебя не проймешь. Ну так и сдохни.

Всё-таки спешить было некуда, и я сперва положил на Эйнара несколько несмертельных ран. Максимально болезненных, а уж я-то знал в этом толк… Слезы выступали у него на глазах, но это не мешало ему до конца наступать на меня и при этом весело смеяться. Чем больше я его ранил, тем больше он хохотал. Его действительно было не пронять.