Сергей Шкенёв - Николай Негодник

– Когда?

– Потом. И сейчас. Мы вне времени, но и внутри его. Дом уже построен, и шелестит листвой дубок у его крыльца.

– И я смогу вернуться?

– В любой момент.

– Но Орда… И румийцы опять же… А тут еще Орден…

– Тебе решать. Всегда и везде – только тебе. Свобода.

– Тогда потерплю чуток.

– Я так и думал. И надеялся, честно сказать. А будет трудно – приходи, поговорим. Ко мне в гости не бывает опозданий.

– Благодарю.

– Да не за что, это же сон. А яблоко все же захвати с собой, пригодится».

Уже десятый день продолжалась вялая осада Алатыря, и Никифор, принявший командование гарнизоном, привык просыпаться под пищальную пальбу и грохот пушек, всех трех. Обступившие город кочевники с упорством, достойным лучшего применения, долбились в стены, а если по правде, так и вовсе до них никак не добрались. Несколько приступов отбили силами караульных, не созывая народ на стены. Даже немного неловко получилось – хотели погеройствовать, а тут… Будто вор сунулся ночью в чужое окошко, а хозяин с печи швырнул полено ему в морду. Разбил вдребезги, да снова захрапел, разве что почесался недовольно да на другой бок перевернулся.

Ленивая война, одним словом. Хотя нужно отдать должное барыгам – они как раз старались всерьез. Вот только обслугу осадных машин и камнеметов кочевники расстреливали еще издали, а сбруя их лошадей по утрам часто оказывалась съеденной кем-то неизвестным, оставлявшим только следы острых мелких зубов. И стрелы сожрали, которыми степняки задумали было беспокоить жителей Алатыря по ночам. Впрочем, постоянные взрывы на минных полях и так не давали нормально выспаться.

В это утро на площади перед церковью архангела Гавриила приземлился Змей Горыныч, летавший к князю Николаю с отчетом о состоянии дел в осажденном городе, и привез известие о великой победе на Трезве. Заодно и прихватил, кроме самого нужного, кое-чего полезное из питьевых запасов – такое событие просто необходимо достойно отпраздновать, а то капризная удача, улыбнувшаяся на этот раз, обидится и отвернется, показав выпуклую часть спины.

Годзилку уже освободили от поклажи, когда подошел Никифор:

– Здорово, Горыныч.

– Привет, чо.

– Раненых отвез?

– Ага, обоих. Патронов вот еще прихватил обратным рейсом. От Патриарха благословение привез и просьбу проявить милосердие к барыгам.

– Почто такая мягкотелость? – Полковник, недавно запретивший добивать лежащих во рву степняков, с неодобрением покачал головой. – Вот ежели к побежденным… Но, обычно, горе им!

– Вопрос времени.

– Оно у нас есть?

– Сколько угодно. Пету-хан на серьезный приступ не пойдет, ожидает вестей от Глорхи-нойона, а сам в коленках слабоват. Вот только передавать те вести некому, а если кто случайно уцелел, то не думаю, что поспешит к своему повелителю… Жить-то любому охота.

– Согласен. А князь с войском сюда собирается?

Годзилка хмыкнул и почесал когтем нос:

– Не-а, грузятся на лодьи, хотят перекрыть дорогу к южным княжествам.

– Вот бы хрен с ними…

– Ага, и я про это князю говорил. Нет, уперся, гуманист чертов.

– Понятно, – вздохнул Никифор. – Какие еще новости?

– Вроде бы ничего. Думаешь, за десять дней что-то изменится?

– Еще как. Совсем недавно и за сто лет столько событий не происходило, сколько сейчас за неделю. Заснешь вот так в княжестве, а проснешься утром, глядь, а уже империя, до границ которой и к старости не доскакать.

– Доскачешь, – успокоил Змей Горыныч. – И даже дальше доскачешь – у нас тут война с Царьградом намечается.

– Напугал ежа голой… хм… Пока они войско соберут, мы с тремя Пету-ханами разобраться успеем. Тем более, лето за середину перевалило, а грекосы зимой воевать не умеют, боятся афедрон застудить. Не те нынче румийцы стали, совсем не те.

– Это точно, – согласился Годзилка. – Вот, помнится… А-а-а, не важно… Сейчас Царьград только вяло отбивается от молодых и сильных, что постоянно откусывают от империи все новые куски.

– И мы в их числе.

– А как же иначе? Но знаешь… хотелось бы схарчить в одиночку. А чо делиться-то?

…Большой серый волк осторожно выглянул из-за куста шиповника и замер неподвижно. Потревоженные сороки на ближайших деревьях только было собрались поднять свой предательский стрекот, как зверь рыкнул на них тихонько и вполне человеческим жестом погрозил лапой. Длиннохвостые ябеды мгновенно заткнулись, так и не успев заверещать.

В сорочьих головах, обычно глупых и короткопамятных, накрепко отложилось изгнание всего их воровского племени из Татинца. Еще позапрошлым летом одна из них, на беду остальных сорок, ухитрилась спереть у князя зажигалку. Обычную бензиновую зажигалку, и все бы ничего, только других во всем нынешнем мире просто не было, да как на грех кончились спички… Николай несколько раз пытался прикурить трубку при помощи допотопного огнива, но попал кресалом по пальцам и в сердцах выдал такое! Короче, с тех самых пор всякая сорока, залетевшая в город, неизвестным образом лишалась всех перьев, и продолжать свой путь далее могла только пешком. Городские коты за это Шмелёва просто боготворили.

А волк наблюдал за станом кочевников, осаждающих Алатырь. Оно, конечно, можно было и не вылезать из кустов, а смотреть в запахах… только не в этом случае – над барыгским лагерем стелился удушливый дым горящих кизяков. Ну что тут унюхаешь? Август фон Эшевальд все никак не мог понять – почему кизяк? Разве город не окружен со всех сторон лесами? Да тут одного валежника на десять лет работы всем ивропским охотникам на ведьм хватит, еще для других останется. Даже рубить не нужно, знай себе таскай да в огонь подбрасывай. Нет, это дрова не нужно рубить, а ивропскую инквизицию стоит обязательно, с ней у оборотня старые счеты.

От ближайшего костерка отошел толстопузый барыг и, озираясь по сторонам, засеменил к лесу подпрыгивающей походкой. Наверное, приспичило. Странно, они обычно не стесняются подобных мелочей, а этот вот необычный попался. Кочевник был одет в привычные засаленные тряпки, а поверх них – кожаный панцирь с нашитыми бронзовыми бляхами. Явно не из богатых, те железо приклепывают, а тут из украшений только две полосы на плечах с фигурными завитушками, похожие на петли от ворот. Точно, они… вот полукруглые, напоминающие подковы ушки по воротнику шлепают! А на голове, прямо поверх медного шлема, красная шапка с собольей опушкой. Каков франт! Правда, шапка девичья, с колечками для височных подвесок.

Серый волк неслышной и невидимой тенью стелился за обладателем красной шапочки. Нет, вы неправильно поняли. Август вовсе не собирался подсматривать! Просто давал барыгу отойти подальше, чтобы даже тихое бульканье и хрипы из разорванной глотки не всполошили оставшихся у огня соратников. Вернее – подельников. Степняк долго не мог выбрать подходящее место – то вид плохой, то комары слишком кусачие. Эстет хренов! Наконец-то остановился, придирчиво ощупывая взглядом густые заросли, но все не приседал, чего-то ожидая.