Дина Бромберг - Когда летом выпадет снег…

— Чего тебе, дочь моя? — раздраженно вопросила она.

— Помогите несчастной обманутой сироте! — как можно жалостнее запричитала я. — Я жертва насилия и клеветы, а также мужского порока. Где же мне еще искать пристанища, как не в монастыре?

Сестра-привратница вмиг перестала раздражаться и сладко улыбнулась:

— Ты хочешь войти в стены нашего монастыря и стать одной из сестер?

— Хочу, хочу, милая сестра, только впустите меня, молю вас. У меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было.

— Хорошо, хорошо, дитя мое, — нижняя половина дверцы тоже отворилась. Сестра-привратница с пыхтеньем посторонилась — телесными размерами ее Господь явно не обидел. — Сейчас я позову Марту, сестру-ключницу, она тебя и накормит и напоит, и дальше с тобой разберется. Сестра Марта! — оглушительно проревела привратница. — Сестра Марта!

— Иду, сестра Агата, уже иду!

— Эту заблудшую овечку надо пристроить к нам, — привратница ткнула в меня пальцем. Сухонькая сестра Марта, словно из-под земли выросшая на ее крики, подозрительно прищурилась:

— Ты кто? Откуда? Зачем пожаловала?

— Ее несправедливо обидела мирская жизнь, и она решила удалиться от мира, избрав убежищем нашу тихую обитель, — пропела привратница, дружески обнимая меня за талию.

— Ладно, идем. Поесть я тебе дам, так и быть, а потом видно будет. Все равно не нам решать, останешься ты здесь или нет.

Сестра Марта сначала и вправду накормила меня обедом — впрочем, довольно скромным, — а потом взялась проводить к аббатисе и повела через монастырский двор. Солнце палило немилосердно, я задыхалась от жары, обливалась потом и думала лишь об одном — скорей бы добраться куда-нибудь, где не так жарко. И в душ хочется, но о душе мне пока что придется забыть. Ключница распахнула небольшую дверцу, утопленную в стене. За дверцей открылась винтовая лестница. Ключница подобрала полы рясы и стала довольно быстро по ней подниматься. Видно, ходила здесь не один раз в день. Я с непривычки сразу запыхалась, но старалась не отставать. Лестница время от времени прерывалась круглыми деревянными площадками. На третьей по счету площадке я взмолилась:

— Извините, а нам еще долго?

— Нет, всего два пролета, — ответила ключница. У нее-то даже дыхание не сбилось. У меня же ноги дрожали и подгибались. Поэтому когда мы подошли к очередной дверце в стене, я совершенно неприлично пыхтела, не в силах скрывать слабости.

— Вы ждете ребенка? — участливо спросила cестра-ключница.

— Н-нет, — промямлила я.

— Вам здесь нечего бояться. Мы поможем вам родить, и ребенка пристроим куда надо. К нам частенько попадают девицы благородного сословия, которые забеременели неведомо как и от кого.

— Спасибо за заботу, сестра Марта, — я привалилась к стене, пытаясь отдышаться, — но я не беременна. Просто давно не ходила по лестницам.

Сестра-ключница пожала плечами и постучала в дверцу.

— Мать Елена, я привела к вам еще одну заблудшую душу.

— Введите душу, — ответили из-за двери.

Сестра Марта толкнула дверь, и мы оказались в небольшой комнате с широким окном. У окна стоял рабочий стол, подле него — огромное кресло. В углу — узкая лежанка, застеленная чем-то очень простым, как и положено в монастыре. Все. В кресле сидела грузная женщина с ласковыми фиалковыми глазами.

— Это и есть заблудшая душа? — спросила женщина. Я догадалась, что перед нами мать Елена.

— Да, матушка, — ключница поклонилась и неслышно вышла.

— Садись, дитя мое, — мать Елена указала мне на лежанку. — Ты устала? Мы с тобой тут пока побеседуем, а сестра Марта приготовит все для твоего отдыха.

Я села. Честно говоря, у меня было ощущение, что меня либо не за ту принимают, либо в этом монастыре что-то не так. От матери Елены веяло совсем не благолепием, а чем-то другим. Чем именно, я никак не могла понять. Чем-то неприятным. Мать Елена между тем не сводила с меня фиалковых глаз. Словно просверлила во мне дырочку и теперь пыталась через нее копаться внутри меня, как в кукольном механизме. А может, пробовала на зуб, как кошка свежепойманную мышь.

— Ты одинока, верно? Тебе некуда идти?

— Да, матушка, — кивнула я.

— Что ж, ты вполне можешь остаться у нас. Сейчас ты спустишься вниз, умоешься, поешь, тебе дадут чистую рубаху, а одежду твою мы тем временем почистим. Поживешь у нас немного, а потом решишь, что тебе больше по душе — мир или наш храм Божий.

Вообще-то переночевать здесь было бы неплохо. Еда, постель, одежду на халяву почистят опять же. И все же не нравилось мне здесь. Что именно — я никак не могла понять.

— Скажи мне откровенно, дитя мое, — ты из тех, кого жестоко обманули? Да? Над тобой надругались, обесчестили, и тебе пришлось бежать? Я верно говорю?

Я снова кивнула. Вводить мать Елену в курс дела я совершенно не собиралась, и коли она сама выдумывает всю эту чепуху с бесчестьем, то я ей подыграю. Главное — не переборщить.

— Хорошо, дитя мое. По твоему виду я понимаю, что ты не в силах говорить об этом вслух. Тогда сам Господь направил твои стопы к нам, сестрам Своим. Пока ступай. Я не буду утомлять тебя беседой. Ты и так утомлена дорогой и… страданиями, — мать Елена странно запнулась. — Поди, поди, — сунула мне в губы пухлую руку, которую я громко чмокнула. А на лестнице с наслаждением вытерла губы рукавом. И спустилась вниз — это удалось мне гораздо легче, чем подъем в келью аббатисы.

До вечера я провалялась в келейке на соломенном тюфячке. А вечером за мной пришли сразу три монахини и сладкими голосами стали рассказывать, что долг их монастыря — помогать страждущим и заблудшим. И коли страждущая душа выразила желание постричься, так не им вмешиваться. Мать Елена велела им приготовить меня к ночному постригу. Мне все это не понравилось. Особенно то, что одна из них сказала:

— Не бойся, сладенькая, тебе должно очень понравиться. Пойдем-ка с нами. Ты должна быть чиста душой и телом, когда предстанешь перед нашей настоятельницей и Господом.

Ничего себе. Предстать перед Господом всегда означало угодить в рай. То есть попросту на тот свет. Но ведь Компания не имеет права убивать людей! Это настоящее преступление! Массовое убийство! «Ну ты смешная, — Дэш, до поры до времени сидевшая смирно, вдруг пробудилась и принялась мерзко хихикать. — Между прочим, многие преступления замаскированы под вполне невинные и гуманные дела. Ты что, первый день на свете живешь?» Возразить было нечего. Новая история, в которую я вляпалась, внушала мне достаточно серьезные опасения. Однако спешить не стоило. Посмотрим, что представляет из себя постриг.

Монахини отвели меня в купальню, где мне было велено сбросить одежду и войти в бассейн, полный воды. Вода была очень неприятная — тепловатая, почти остывшая. Лучше уж совсем холодная. Я мужественно торчала в ней сколько велено, потом вылезла, меня положили на деревянную скамью и принялись натирать душистым маслом.