Григорий Шаргородский - Заблудшая душа. Переселенец

– Ты в порядке? – шепотом спросила девушка. В глазах хтарки теплилось сочувствие, и я вновь запутался в ее отношении ко мне.

– Это уже не так важно.

Яна ободряюще улыбнулась, но в уголках губ мелькнула грусть.

А тем временем граф, как заправский режиссер, начал расставлять мизансцену. Две женщины застыли возле столика с разной посудой, изображая готовность броситься на помощь больному. Яна играла роль сиделки, а остальные толпились у двери как сочувствующие. Лован находился недалеко от кровати.

Осмотрев еще раз расстановку сил в комнате, граф обратился к своим бойцам с речью:

– От того, как вы выполните свой долг, зависит судьба княжества и наших близких. Если бы можно было сделать все по-другому, мы бы попытались, но другого выхода нет. Будьте решительны и непреклонны.

Похоже, среди бойцов имелись и «идейные», поэтому граф постарался мотивировать их на подвиг. Что-то мне говорило, что, когда будут зачищать хвосты, эти идейные пойдут в расход первыми.

Граф закончил свою речь и подошел ближе к нашей троице.

– Я на всякий случай покажусь на рауте баронессы Дириналь. А вы здесь не глупите и действуйте строго по плану.

Граф ушел, а для меня потянулись долгие, похожие на часы минуты ожидания. Никому не хотелось разговаривать, потому что нервы перед операцией такой сложности были натянуты как струны. Сквозь приоткрытые двери было видно, как бойцы графа вскрывали потолочные панели в коридоре, оборудуя их дополнительными петлями.

Теперь понятно, откуда террористы свалятся на головы императорской охраны, причем в буквальном смысле.

Наконец-то суета подготовки утихла, и я остался в компании Лована, Яны и четырех слуг – двух женщин и пары «дряхлых» стариков.

Тишина и всеобщее напряжение словно повисли в воздухе, загустевшем, как патока, поэтому резкий удар в дверь заставил вздрогнуть всех без исключения.

Двери в спальню с грохотом распахнулись, и в проеме появился центурион в сопровождении двух хищно ощетинившихся оружием гвардейцев в черных панцирях.

Я уже было подумал, что на этом мои приключения закончились, но центурион, осмотревшись вокруг, снял шлем и поклонился мне, причем довольно уважительно.

Центуриона я знал, мало того, лицо гвардейца вызывало у генерала определенные эмоции – его душа буквально взвыла. Возможно, в таком состоянии и не удалось бы вспомнить, что бы это могло означать, но еще после первой встречи с императором я покопался в памяти Сакнара и знал ответ на этот вопрос.

– Ваша милость, император желает вас видеть. Вы позволите слугам и центуриону покинуть комнату?

– Конечно, – прохрипел я.

«Слуги» начали выходить в коридор, а Яна наклонилась ко мне.

– Постони немного, – прошептала девушка, поправляя подушку и делая вид, что собирается уходить.

Я довольно реалистично изобразил приступ боли, и это подействовало – центурион неуверенно переступил с ноги на ногу, но все же принял решение:

– Пусть служанка останется.

Ни возражать, ни благодарить я не стал. А уже через секунду все ненужные мысли вылетели из головы.

Началось!

В двери стремительной походкой вошел Хван Первый. За его спиной маячили два тираха охраны, а центурион настороженно зыркал по сторонам. Неизвестно, сколько телохранителей оставалось в коридоре за дверью, но наверняка их было немало. В эту секунду затея графа казалась форменным безумием.

– Что ты творишь, старый козел! На плаху захотел?! – Император решил начать с упреков, а не с проявления беспокойства о здоровье старого друга. Но от него все же не укрылась бледность больного и кровавые тряпки в тазу с покрасневшей водой.

Видеть выражение сочувствия в глазах старого друга генерала мне не хотелось, я казался себе предателем вдвойне, хотя и Сакнару, и Хвану Первому не был ни братом ни сватом. К счастью, этого не случилось – люди графа начали действовать раньше.

Да уж, действительно, от длительного безделья гвардейцы расслабились, и когда со стороны коридора донесся небольшой шум, из двоих тирахов к дверям обернулся только один, и тот не стал напрягаться, увидев входящего Лована. Если он и удивился появлению рядом с немым легионером невысокого кронайца, то отреагировать уже не успел.

Карн был стремителен, как мангуст. Казалось, что он одновременно вгоняет в шею обернувшегося тираха кинжал и бьет по шлему второго булавой из коллекции генерала. Этот удар услышал и гвардейский центурион, и император, но если Хван успел развернуться, так как находился далеко от двери, то «кучерявый» только дернулся и тут же «выпал» из событий этого дня от удара скользнувшего вперед Лована по неосмотрительно обнаженной голове.

Повернуться-то император успел, но на этом его успехи и закончились – сидевшая ко мне лицом Яна стремительно развернулась и, прыгнув вперед, как кошка, врезала императору по затылку короткой дубинкой.

Я с трудом успевал осознавать все происходящее, но, когда Лован нагнулся над центурионом, чтобы добить его по примеру кронайца, уже прирезавшего бесчувственного тираха, в груди все сжалось от страха и боли. И это были не мои эмоции.

– Лован! Оставь его! Он нужен!

Кричал я как можно громче, понимая, что могу опоздать. В принципе мне не было дела до какого-то там легионера, а вот Рольду Сакнару очень даже было. Его душа рвалась в колдовских путах, буквально исходя ненавистью и… страхом. Я не стал тратить времени на выяснения всех подробностей, но уже знал, что кучерявый центурион Таух Соло был плодом тайной связи баронессы Соло и старого холостяка Рольда Сакнара.

Вот такое индийское кино. Убийству нужно было помешать, и не потому что генерал мог вырваться – просто мне хотелось сделать хоть что-то хорошее в этой мерзкой истории.

Центурион недоверчиво посмотрел в мою сторону, а Карн окрысился:

– Кого ты слушаешь, режь его!

Раздраженные нотки в голосе моряка явно были вызваны долгим отсутствием общения с Лованом и незнанием того, чем мы занимались все это время, но говорить так с центурионом, хоть и бывшим, было неразумно. Лован сверкнул взглядом и убрал кинжал в ножны.

– Лован, ты чего? – удивился кронаец и получил в ответ знак «молчание», а вдобавок «повиновение».

Карн хотел было возразить, но и без напоминаний понял, что сейчас не лучшее время. Пока он исходил злобой, немой центурион решительно подошел к кровати и вновь потянулся за кинжалом, и я уже догадывался, с какой целью.

В этом мире я умирал уже четыре раза, и все равно было очень-очень страшно. Но если кто-то – не буду показывать пальцем на Карна – хотел бы увидеть этот страх, то не дождется.

Я посмотрел в глаза центуриону, который остановился у изголовья, пройдя мимо отвернувшейся Яны. Лован ответил таким же прямым взглядом, а затем неожиданно вытянулся в стойке «смирно» и ударил кулаком с зажатым в нем кинжалом по броне в области знаков различия. Не знаю кому именно – генералу или мне – предназначалась эта честь, но надеюсь, что все же сам заслужил подобное отношение.