Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга третья

– А на самом деле? – Всеслав, отложив газету в сторону, вопросительно взглянул на Кочеткова.

– Примерно так и есть, – Кочетков заложив руки за спину, прошелся по комнате. – Британцы, взбесившись от «разгула пиратов в их территориальных водах», – цитируя официальные источники, подполковник иронично хмыкнул, – послали в Уолфиш-Бей броненосцы в количестве трех. Адмирал Ройзерс, увидев над городом трансваальский флаг, долго не раздумывал и приказал открыть огонь… Да-с… После той бомбардировки в городе дай Бог чтоб с десяток целых домов осталось… Форт вообще с землей сровняли…

Арсенин, вспомнив, как ему не хотелось тащить с собой британских военнопленных, чтобы интернировать их в германских колониях, на секунду представил себе альтернативу, явственно побледнел и, с силой рванув воротник куртки, с чувством выматерился.

– Целиком и полностью разделяю ваши чувства, – одобрительно кивнул Кочетков, выслушав гневную тираду. – И не только я, – генштабист взял со стола кипу газетных листов и потряс ею в воздухе. – Ноты протеста милордам шлют со всего мира. Немцы, – Кочетков отбросил на кушетку одну из газет, – французы, – ещё одна стопка листов полетела вслед за первой, – итальянцы… По-моему только нивхи, айны да патагонцы не возмущаются, да и то лишь потому, что письменности не имеют… Американцы, конечно, войну не начнут. У них с филиппинцами проблем невпроворот, да и слабоваты штаты против бывшей метрополии… Но кровушки попьют изрядно, и всё это, – Кочетков, в очередной раз указав на газеты, почтительно склонил голову перед Всеславом, – ваша заслуга.

– Скажете тоже, заслуга… – чуть смущенно хмыкнул Арсенин, внутренне гордясь похвалой от старшего товарища. – Если по чести, я, когда китобоям приватёрские патенты выдавал, даже и не думал, что так обернется. А то, что банальную драку с полицией как эпохальную битву распишут, – тем более…

– Тем не менее, мой друг, тем не менее, – Кочетков, в очередной раз наполнив бокалы, отсалютовал своим в честь Арсенина. – Не след позволять кому-либо умалять ваши достоинства, да и самому – тоже не след.

– Бог с ними, с моими талантами, – устало отмахнулся Всеслав, – вы мне лучше вот что поясните: я пока через Преторию ехал, так гляжу – повсюду траурные знамена вывешивают. Что случилось? – Арсенин, припомнив разговор на ферме Куртсоона, язвительно усмехнулся. – Бритты опять очередного президента убили?

– Да нет, моментально помрачнев, угрюмо бросил Кочетков. – На этот раз всё гораздо хуже. Вчера пала столица Оранжевой республики. Войска лорда Робертса заняли Блумфонтейн…

Одинокий фургон, влекомый парой степенных, словно отставные сержанты, першеронов, уже который день неторопливо трясся по ухабам и выбоинам. Погонщик, надвинув шляпу на нос, подрёмывал на козлах, а его спутница, высунувшись из повозки едва не по пояс, с восторгом разглядывала проплывающую мимо саванну. А посмотреть было на что.

Слева от фургона, сминая молодую поросль, пронеслось стадо антилоп. Еще левее, на низенькой горушке, заметив чужаков в своих охотничьих угодьях, возмущённо перерыкивался львиный прайд. Вот только было непонятно, что задевает их больше: повозка, отвратительно воняющая человеком, или гепард, почти летящий над землей наперерез антилопьей ватаге? Так и не узнав ответа на вопрос, девушка повернулась направо и восхищенно всплеснула руками: из мутно-коричневой глади затона, распугав птиц-докторов, чистящих крокодильи пасти, вдруг шумно вынырнул бегемот. Увидев сие непотребство, бесхвостые павианы раскричались на весь буш и вспугнули стаю длиннохвостых какаду. Недолго покружив над деревьями разноцветным облаком, попугаи, негодующе клекоча, вновь расселись на давно облюбованных ветках и замерли.

– Эх! Сейчас бы скупнуться… – отчаянно завидуя нежащемуся в теплой заводи гиппопотаму, мечтательно протянула девушка.

– Эх! Сейчас бы пообедать, – в тон ей насмешливо откликнулся возница и ткнул рукой влево. – Кошак, вон, уже трапезничает, а мы чем хуже?..

– Ну что за человек? – преувеличенно тяжко вздохнула Полина, обращаясь в никуда, – вокруг столько красоты, столько духовной пищи, а ему лишь бы пузо набить! Алексей! Ты скучный, приземлённый человек и совсем не романтичная личность!

– Да я этой духовности уже по горло накушался, – невозмутимо парировал Пелевин, щелкая поводьями, – чай не первый год по красотам этим шатаюсь. И слово чести даю – ими сыт не будешь. Эх, сейчас бы супчику горяченького, да с потрошками!

– Пока не искупаюсь, – состроив надменную рожицу, Полина демонстративно скрестила руки на груди, – готовить ничего не буду.

Спеша полюбоваться на негодующего соседа, она любопытно покосилась на Пелевина. Видя, что тот самым бессовестным образом проигнорировал и слова, и тайком отрепетированную позу, девушка обиженно фыркнула и, взяв на руки Фею, принялась шёпотом жаловаться на некоторых толстокожих представителей мужского племени и убеждать (в первую очередь саму себя), что за приготовление пищи не возьмется ни за какие коврижки. И приготовленный Пелевиным ужин есть не будет. По крайней мере, пока с ней не начнут считаться. Фея, крайне недовольная тем, что ее разбудили, некоторое время терпеливо прислушивалась к приглушенным стенаниям хозяйки, но когда та заикнулась об отказе от еды, смерила раздосадованную девушку недоуменным взглядом и, выцарапавшись из ее рук, шмыгнула поближе к вознице. Женская солидарность – штука, конечно, нужная, но ложиться спать с голодным пузиком? Мря-у! Благодарю покорно, но нет.

Возмутившись до глубины души поведением хвостатой подруги, Полина уползла вглубь фургона, соорудила из вещмешков и одеял некое подобие лежанки и принялась строить планы зловещей мести Пелевину и подруге-предательнице. По зрелом размышлении девушка пришла к выводу, что кошечка (по большому счету) была спровоцирована наглым мужланом, а, следовательно, не виновата, – и сосредоточилась на планировании козней только для Алексея. Дело шло туго. Воспоминания о девичьих проделках были признаны мелкими и, по большому счету, детскими, а опыт, почерпнутый из книг, и вовсе никуда не годился. Как правило, книжные герои на мелочи не разменивались и злодеев попросту убивали. Нет, она бы с удовольствием придушила этого… этого… неважно, в общем, кого, порядочные девушки таких слов не произносят, но как-нибудь не совсем до смерти. Иначе точно придётся вылезать и самой готовить ужин, предварительно съохотив того, из кого этот ужин можно приготовить. Если её саму при этом не съохотят. Когда Полина раздумывала над дилеммой, что же сделать лучше: посолить пелевинский чай или, когда он уснёт, пришить его одежду суровой нитью к одеялу, фургон вдруг резко дёрнулся и замер.