Диана Удовиченко - Клинок инквизиции

– Пойду, пожалуй, я, – толстяк нехотя поднялся, вытирая потный лоб рукавом рясы. – Следует дать наставления и испросить христианского милосердия к подсудимым.

– Да уж, кому еще испрашивать милосердия, – заметил Дан.

– Что?.. – Инститорис подозрительно уставился на него.

– Я говорю, брат Генрих, что ты – образчик христианского милосердия и человеколюбия, – сквозь зубы процедил Дан.

Он смотрел в маленькие глазки инквизитора, борясь с желанием расправиться с двуличной мразью, которая так откровенно наслаждается чужими страданиями. Вбить зубы в глотку, раскровенить жирную морду. Да просто свернуть шею! А потом пусть будет что будет… Сдержался. Он отвечает не только за себя, на кону жизни Андреаса и Насти.

Видимо, на лице отразились его чувства, потому что Инститорис не рискнул ничего ответить на наглость ученика. Попыхтел недовольно, кивнул и вышел. Шпренгер едва заметно усмехнулся, но промолчал.

Дан отправился прочь. На выходе из ратуши столкнулся с двумя стражниками, которые вели закованного в кандалы Андреаса. Барон был бледен, на лбу блестели капли пота. Но встретившись взглядом с товарищем, нашел в себе силы подмигнуть:

– Идешь отдыхать, Клинок? А я на торжественный прием к нашему общему другу. Чувствую, веселье затянется. Надеюсь, будут прекрасные девы и доброе вино…

– Молчать! – Стражник ткнул его кулаком под ребра.

Вскоре Андреас вернулся в казарму – все еще бледный, но по-прежнему веселый.

– Брат Яков был безмерно добр ко мне, – заявил он. – Вместо пыток даровал три удара кнутом и освободил от обвинений. Сказал, что я должен благодарить тебя, Клинок. Спасибо, дорогой друг!

Он подскочил к Дану и заключил его в объятия.

– Тебе-то за что кнут? – удивился Дан, высвобождаясь.

– Во имя дружбы, товарищества и справедливости, как пояснил наш милосерднейший и богобоязненнейший брат Яков. Ибо вы, друзья, нарушили правила, спасая не кого-нибудь, а меня.

Вчетвером они отправились на конюшню, где серьезный монах так ревностно исполнил приказание Шпренгера, что спина у каждого оказалась разорвана до мяса.

– После того как святая инквизиция удостоила меня поцелуя в задний лик, сидеть будет трудновато, – смеялся Андреас, вставая с лавки.

– Помалкивал бы, а то недолго обратно в тюрьму угодить, – проворчал монах.

– Ничего, – оптимистично простонал Андреас. – Главное, жив остался. А доктор Фиклер был так мил, что даровал нам мазь для исцеления ран. Подумать только: я жив благодаря чужим страданиям. Несчастье юных дев и почтенной вдовы сделало мое счастье. Увы…

Ближе к ночи перед ратушей снова разложили костер, ученикам приказали присутствовать при казни. Дан стоял в толпе горожан, всматривался в людей, пытаясь отыскать Настю, но никто не вызывал узнавания. Бледные лица, румяные лица, серые болезненные лица… Выражение у всех похоже: страх, злоба, ненависть… Этот город болен, подумал Дан. Болен ведьмами, а теперь еще и вервольфом.

Полуживых, окровавленных, изуродованных ведьм поставили к столбам, приковали цепями за шеи. Толпа взвыла, требуя казни для вервольфов, но палач медлил, не поджигал солому, ждал чего-то. Только сейчас Дан обратил внимание, что столбов приготовлено пять.

Наконец стражник вынес из ратуши мальчика. Он висел на руках мужчины, словно мертвый, голова ребенка была обрита, на руках алели царапины – следы от иглы. Увидев сына, Катарина завыла на одной ноте.

Дан не мог поверить в происходящее. Даже горожане, только что требовавшие казни, молчали, отводили глаза. Стражник поднес мальчика к столбу, встряхнул с такой силой, что безвольно болтавшаяся голова, казалось, сейчас оторвется. Ребенок пришел в себя, но был очень слаб, оглядывался, не понимая, что происходит, не в силах даже плакать. Если бы его не привязали, он не удержался бы на ногах.

Судья прочел приговор, Шпренгер дал знак палачу. Вспыхнула солома, затрещали дрова. Из толпы раздались крики возмущения. Дан не выдержал – расталкивая людей, зашагал прочь.

Он вернулся в казарму и лег на тюфяк, пытаясь понять, что теперь делать. Нельзя служить тем, кто казнит детей.

– Клинок, – произнесли за спиной.

Шпренгер. Он прошел по казарме, четко печатая шаг, присел на край тюфяка:

– Тебе было тяжело видеть казнь ребенка, я понимаю. Но ты же слышал: Катарина прижила мальчишку от дьявола. Он воплощенное зло, Клинок. Подумай о тех детях, которых убила его семья. Подумай, скольких девушек со временем убил бы он, не уничтожь мы его раньше.

– Почему она не хотела сознаваться в оборотничестве и сожительстве с дьяволом? – спросил Дан. – Ведь созналась во всем, что уже было скрывать?

– Потому что это самые страшные из грехов, – твердо ответил Шпренгер. – Тех, кто уличен в утрате человеческого обличья и связи с дьяволом, судья никогда не оправдает. А еще потому, что она хотела сохранить жизнь сатанинскому отродью.

В казарму возвращались ученики. Большинство из них ничуть не были подавлены казнью ребенка. Они смеялись, оживленно обсуждали зрелище, напомнив Дану футбольных болельщиков. При виде Шпренгера все притихли. Тот поднялся:

– Ничего, Клинок. Ты сумеешь, я верю. Недаром ты избран господом. А теперь скажу то, зачем пришел. Я наблюдал за тобой там, в жилище ведьмы. Ты готов стать настоящим воином Христовым. Подбери себе троих товарищей из учеников, пусть будут твоим отрядом. Но не ошибись с выбором, пусть это будут самые надежные, самые достойные. С завтрашнего дня вы – полноправные ближние. Поступаете в распоряжение Волдо, жить пока остаетесь в казарме.

По приказу Шпренгера все ученики выстроились в ряд, провожая Дана завистливыми взглядами: переход в ближние означал неплохое жалованье от церкви. Не задумываясь, Дан указал на Андреаса. Тот шутливо отсалютовал, сделал шаг вперед:

– Верность друзьям, смерть врагам!

– Ганс.

Здоровяк встал рядом. Щекастое лицо не выражало ничего, кроме удивления.

Шпренгер, как обычно, когда наблюдал за Даном, одобрительно кивал.

Дан прошелся вдоль строя туда-сюда. Больше у него здесь друзей не имелось, только недоброжелатели. Ученики не забыли драку, в которой они трое были против всей казармы. И только один тогда не встал ни на чью сторону… А еще помог Дану отбиться от бунтовщиков и спас жизнь во время охоты на ведьм.

Сероволосый парень стоял в строю последним, на лице явно было написано: «Почему бы вам всем не отвязаться от меня?»

– Энгель, – решил Дан.

Тот вышел из строя, но проделал это столь неохотно, что сомнений не оставалось: новое звание ему не льстит. Потом разберусь, решил Дан. Несмотря на странные повадки, Энгель еще ни разу не подвел.

Он, Дан, станет ближним, ничего не поделаешь. Это нужно для выживания, это поможет найти Настю и Сенкевича. Но действовать будет по своим правилам.