Вадим - Рус. Заговор Богов

В Эолгуле было дело и не любил купец вспоминать о том неприятном событии, когда чувствовал холод стали на собственной шее, когда просил прощения у Предков, готовясь встрече с ними, и просил защиты. Предки прислали ему Адыгея. После того случая и запил старый тирский купец. Какими делами занимается его помощник, что означает странное слово «банк», из-за которого он и был отправлен сюда Русом, он даже не интересовался.

«Зять Пиренгула, князь Кушинара, пасынок Френома, которого чтят этруски, любимец Великих шаманов… кто он там еще?! Предки, это один и тот же человек?!», — бывало, всплывала у него эта паническая мысль и тогда коренной тиренец спешил выпить.

Как принято у большинства рогатых мужей, Бехруз не замечал взглядов, которыми обменивались его благоверная и молодой помощник. А если бы и заметил, то наверняка закрыл бы глаза. Староват он стал для супружеского долга, а здесь же, хвала предкам, появилась возможность завести себе отдельную спальню. Не ревнив был Бехруз, женившийся в свое время исключительно из-за приданного, и достаточно «мудр», чтобы не искать ссоры с приближенным «самого Руса Четвертого». Может, из-за того старый купец и губил себя вином, ища забвения.

После успешного лечения в госпитале ордена Исцеляющих, не взявших с пациента ни лепты, Адыгей стал преданным Русу сильнее единорога, воспитанного с жеребячьего возраста. Вопрос: «был ли Каган „ночным князем“ на самом деле», ранее казавшийся наиважнейшим, вдруг превратился в незначительный факт. Теперь он просто не видел разницы в прошлом своего… здесь он затруднялся с определением, но смел надеяться, что сам Рус считает бывшего «степного волка» другом.

Выйдя из больницы, Адыгей удостоился свиданием со страшно занятым Русом и с удивлением узнал, что купец Бехруз с женой уже в Эолгуле:

— Ты сними в той же таверне комнату, я разгребусь с делами и займусь тобой. Помнишь, я тебе биржу… ну, когда корабли целиком продавать, не видя их, помнишь, обещал тебя туда пристроить?

— На память не жаловался… — только и успел пробормотать ошарашенный Адыгей, пребывавший в самых смешанных чувствах.

— Вот и отлично! Обязательно тебя найду, как только освобожусь! — пообещал Рус и скрылся. Только пыль от его скакуна долго не оседала.

«Воронок…», — в голове «волка» почему-то всплыло имя Русовского единорога. Наверное, потому, что почувствовал нечто, отдаленно напоминающее расставание преданного рогатого коня с хозяином.

В связи с массовым исходом тирского народа в пятно, создание биржи Рус вынужденно перенес в Кушинар. А по мере дальнейшей мысленной проработки сей гениальной идеи — трансформировал её в банковскую, как более приближенную к меняльным домам Кушинара.

— Ты бывший «ночник», Адыгей, ты не хуже меня представляешь сколько золота лежит по виллам да городским домам. Держи пергамент. Я набросал некоторый план, как совершенно законно сделать эти деньги нашими. Я не шучу — нашими. Одному мне это дело не потянуть, а с помощниками я привык иметь доли в общем деле. Настоящим управляющим будешь ты, а Бехруз прикрытием. Мне, сам понимаешь, будет недосуг заниматься банком — других дел полно. Так что, во время плаванья, ради всех богов, изучи эту пару свитков, а не только с Эльвирией милуйся. Не увлекайся! Купец хоть и дурак, и пьяница, но глаза имеет. Или напоет кто-нибудь из доброхотов. На судне народу много.

С этим напутствием Рус и отправил Адыгея в морской круиз вокруг континента: тирский Далор, расположенный на южном побережье Гелинского моря, пролив «Дорога Археев», Океан, побережье Гроппонта, выступающий далеко на запад пустынный полуостров Тартарол, и наконец город-княжество Кушинар. При хорошем ветре, без захода в попутные порты, это романтическое путешествие должно продлиться примерно месяц. Торопиться было некуда и Рус не хотел раньше времени пугать Бехруза и его неверную жену падением в «зыбучую яму».

Спешить-то Рус не спешил, но Адыгея, поселившегося, разумеется, в офисе будущего банка, в покое не оставлял. Еще за два месяца до отказа больших меняльных домов открыть общее с князем дело, бывший «степной волк» гулял по крупным городам ойкумены, прикупая или арендуя подходящие здания, нанимал охрану для будущей «меняльной лавки».

Рус оправлял его по старым координатам, когда-то стоившие тогда еще простому секретарю Пирку — а теперь фактическому наместнику князя или как здесь называли «райгойду» Кушинара, — приступов сердечной жабы и седых волос. Хвала богам, все обошлось: неосторожно данная клятва не нарушилась и все карты с координатами незаметно вернулись в гильдейский архив, будто и не пропадали вовсе.

Адыгей, верхом на спокойной серой кобыле по имени Крупинка, обычно уходил под утро, после быстрой проверки безопасности выхода из «ямы» лично Русом. «Степной волк» изображал раннего путника — приказчика богатого кушинарского купца и вместе с первыми солнечными лучами проникал сквозь городские врата, по всем местным правилам честно заплатив пошлину. Кое-где приходилось пристраивать Крупинку в специальных, для того и предназначенных конюшнях и покорять город пешим ходом; в иных городах предлагали свои услуги многочисленные кули — ничем неотличимые от своих земных азиатских коллег, а в некоторых полисах разрешалось передвигаться верхом на животных. Ойкумена оказалась большой и разнообразной — это поразило молодого тиренца, ранее не покидавшего родных пределов. Если о Месхитии, Галатии, Гроппонте, Кафарии; естественно, о соседней Эндогории, о Фракии — родине любимой женщины, — он знал или слышал, то об иных странах, объединенных, пожалуй, только верой в «общепризнанных» богов, зачастую за вычетом одного-двух (да простится им святотатство!), да распространением гелинского языка — и в потаенных мыслях не подозревал.

В первом же городе, в Гиркатласе — столице Гириканского царства, затерявшегося в восточных болотах ойкумены, имеющего в своем составе одноименное альганское пятно (размерами меньше кафарского) и на севере граничащего с каганским обиталищем по имени «Проклятое», не оказалась храма почитаемого бывшим «волком» Эола. Пришлось ему найти храм всех богов и помолиться в нем. И удовлетворенно отметить: «Вот оно — просвещение. Если есть за что благодарить коварных эндогорцев, то только за приобщение нас к общим божествам», — и Адыгей, обходя центральную колонну, еле сдерживая слезу от нахлынувшего экстаза, с удовольствием восхвалил все двенадцать общегеянских богов — месяцев: Селена, Эос, Гидрос, Эскулап, Эребус, Гелион, Гея, Пирений, Меркурий, Лоос, Эол, Аресилий. Шел от начала года — «холодной» Селены, до конца — чуть менее холодного Аресилия, который в военной хитрости своей держал у себя самую длинную в году ночь.