Вадим - Рус. Заговор Богов

— У меня старший брат с экспедицией ушел, — произнес вдруг молодой кушинг, не скрывавший широченной довольной улыбки размером на пол-лица.

Они с пожилым напарником неторопливо ехали за князем. Старались не приближаться, но и не упускать его из виду. Одного их них послал Рид — Председатель торговой гильдии, другого Пирк — секретарь-заместитель Руса. Телохранители не были воинами, не были Следящими за порядком, так что охраной эти люди назывались исключительно формально. Даже больше в насмешку — невезучие приказчики Тид и Тод, оторванные от привычных занятий, обижались на это громкое звание. Их основная задача заключалась в том, чтобы в случае неожиданного ухода князя в свою «зыбучую яму», немедленно сообщить об этом своему начальству.

Райгойду и главному кушинарскому купцу надоели неожиданные исчезновения своего государя, зачастую, без предупреждения. Надоело гадать перед большой спальней: стучать или без толку? Можно Пирку подписать какой-либо документ или погодить? Ох уж эти божеские пасынки!

Пожилой, склонив голову на бок, механически поглаживая шею своего единорога, посмотрел на напарника, не скрывая ехидства:

— И что? Что ты рот себе рвешь? Думаешь, вернется с богатством — с тобой поделится? Тогда губы-то сведи: не приведите боги, зубы свои молодые застудишь.

— Не завидуй, Тод! — ответил нисколько не обидевшийся и не погрустневший Тид. — Эти корабли сам князь благословил, они — вернутся! А будет на то воля богов, то и первая экспедиция объявится. Ты верь.

Тод, не желая отвечать, отвернулся. Через полстатера не выдержал, скосил-таки взгляд:

— Легко тебе говорить, — проворчал, глядя собеседнику куда-то в область груди. — У тебя просто брат. Есть, нет его — сердцем пострадаешь и пройдет, делить особо нечего. Даже наоборот! — Тод поднял взор и посмотрел на Тида просветленно, будто только что вспомнил о чем-то важном. — Ты единственным наследником останешься!

Пораженный и обиженный этими словами, молодой остановился. Подобные мысли вообще не приходили ему в голову. Его серая кобыла, почувствовав перемену настроя хозяина, его обиду, недовольно гукнула. Пожилой словно не заметил этого и продолжил развивать свою мысль:

— Это у меня отец пропал: ни среди живых, ни среди мертвых — ни один жрец, ни один прорицатель его не видят. Что там случилось с тем караваном — никто не ведает. А родитель мой, как ты слышал, капитаном на Великом Кушинаре служил. Крепким стариком был, опытным. Ценили его. Помирать или жить — дело, конечно, сугубо личное — с этим не поспоришь, но, понимаешь, Тид, что мне обидно: надо или так, или так, — твердо, четко, однозначно. Иначе — не видать тебе наследства. Я целый год не могу отцовские деньги получить, чтоб их всех Тартар проглотил, всех стряпчих! Не-е-т, Тид, не желаю я тебе такой участи.

Через полстатера, едва не потеряв Руса из вида, они опомнились и наконец-таки тронулись за своим протеже.

— … а я верю, что наш князь пасынок этрусского бога! — не сдавался молодой, нешуточно разволновавшись за судьбу брата. — Так что вернется мой Рид, не наговаривай! Проклянешь ещё, невзначай…

Пожилой же наоборот: полностью взял себя в руки и лучился сарказмом.

— Как же это я смогу его проклясть, если сам Великий Рус Четвертый благословил этот поход, — язвительности Тода, могла бы позавидовать любая проторговавшаяся купчиха, завидующая удачливой соседке по лавке.

— Ну, Тод! Ох и вредный же ты старикашка! — отвечал Тид.

Вскоре, сами того не заметив, охранники въехали на дворцовую площадь — широкую мостовую перед большим двухэтажным домом. Хвала богам, они успели заметить скрывшегося в парадных вратах дворца Руса. На этом их миссия считалась законченной. До следующего выхода князя.

Гелиния перебирала текущие бумаги, подсовываемые вездесущим и как-то незаметно ставшим незаменимым помощником, секретарем Таганулом. Просматривала их, стараясь вникнуть в суть документа, а не путаться в туманных канцелярских формулировках, накладывала Величайшую резолюцию или отправляла на доработку сырой, по её мнению, указ. Она не замечала преданно-влюбленного взгляда молодого чиновника, который старался уловить любое желание княгини и исполнить его так, чтобы она продолжала оставаться в неведении о его услуге, будто бы все исполнилось само собой.

Этого молодого человека — тиренца, бывшего раба какого-то гроппонтского вельможи, Пиренгул выделил лично. Он как раз отбирал людей для своего Альвадиса и нужны были не просто «руки», а мастера разных специальностей как вдруг попадается канцелярист — знаток «той пергаментной кучки, которая и цветом на дерьмо похожа!», — как часто в сердцах восклицал князь, внешне, впрочем, ничем своих чувств не выдавая. Не выдал и сейчас, когда поразился схожести парня, несомненно — тиренца, со своим блудным зятем. Разве только глаза у Руса отличались глубокой серостью, как у всех этрусков, а у Таганула были обычными, карими и не такими наглыми. А так, особенно если взглянуть мельком и не придираться к широким тирским скулам — младший брат знаменитого Кушинарского князя, бывшего царя огромной Этрусии и прочая, и прочая, включая мужа любимой дочери. Подозрение о происках врагов: «И с этой стороны подобрались, сыны Тартара!», — вспыхнуло и схлынуло.

Пиренгул спокойно передал новоприбывшего юношу на проверку Максаду.

— Похож! — с ноткой восхищения прошептал коронпор. — Склонность к Силе?

Пиренгул, довольно улыбаясь, отрицательно покачал головой. Редко он видел своего друга таким пораженным.

— Хорошо. Наш Исцеляющий ауру внимательно просмотрит, а я поспрошаю. В Гроппонте воспитывался, говоришь? Ошейным рабом был? А что ж он бежал так поздно? — Максад рассуждал как бы сам с собой, ожидая ответа скорее от князя, а не от кандидата на должность, которого как бы не замечал.

Князь промолчал, хлопнул коронпора по плечу и вышел из кабинета главного безопасника, который, кстати, под свою службу занял целый кальварионский трехуровневый дом без окон — бывший склад какой-то дребедени, по заключению Руса — безвредной.

Парень оказался со всех сторон чистым и Пиренгул передал его в помощь тонувшей в бумажных делах дочери, упрямо не просящей у родного отца, опытного в делах государственного руководства, никакого содействия. И в целом, она справлялась. Сильно уставала, ошибалась чаще положенного, но управляла своим городом и долиной вполне разумно. А вот в канцелярии наблюдался бардак.

— Смею предложить тебе, княгиня, — витиевато заговорил Пиренгул, приведя к дочери кандидата в помощники. — Этого молодого человека. Во всем Великом Кальварионе лучшего специалиста по канцелярскому языку, от которого не только у тебя зубы ломит, не найти. — последние слова князь проговаривал медленно: на лице парня разгоралось такое неподдельное чувство, что Пиренгул тут же пожалел о своем решении. Успел обругать себя последними словами, перед тем, как обратил внимание на Гелингин: она оставалась абсолютно безразличной. Уж кто не заметил схожести помощника с собственным мужем, так это она.