Андрей Франц - По образу и подобию (СИ)

Тибо Шампанский и Луи Блуаский, Симон де Монфор и Рено де Монмирай, Бодуэн Фландрский и его брат Анри, Гуго де Сен-Поль и Этьен Першский... Имена эти и других кавалеров, баронов и рыцарей, смелых и доблестных воинов переходили из уст в уста. Нет, в их решении никто не сомневался. Спорили о том, кто из них примет крест первый? О том, когда это произойдет? О том, какое количество ратников сможет привести с собою каждый из вождей будущего похода? И лишь одно не вызывало ни споров, ни сомнений у разгоряченных выпитым посетителей многочисленных кабачков, трактиров и иных заведений средневекового общепита - кто возглавит войско? Оно и понятно - кто как не герой Мессины и Кипра, Аккры и Иерусалима, кто кроме Ричарда Плантагенета может стоять во главе столь славного, могущественного и благородного воинства!

А между тем, дело как-то очень быстро начало перетекать во вполне практическую плоскость. Появившаяся еще в декабре папская булла "Graves orientalie terrae" твердо и недвусмысленно требовала от клира не столько молитв, сколько денег. Одной сороковой частью своих доходов должны были поступиться приходские церкви и монастыри, аббатства и епископства во всех уголках христианского мира. "Если крестоносец не может оплатить путешествие, вам надлежит обеспечить ему достаточную сумму из этих денег, получив от него клятвенное заверение, что тот останется в восточных землях для их защиты не менее, чем на один год или более продолжительное время - в зависимости от размера субсидии", - такие обязательства накладывал римский Понтифик на многочисленных пастырей своего еще более многочисленного стада.

Дабы подать всем им добрый пример, Викарий Христа отказался в пользу крестоносного воинства от одной двадцатой части доходов Святого Престола, что должно было составить весьма внушительную сумму. Вероятно, вдохновившись примером столь высокой самоотверженности, ассамблея французского духовенства, собравшаяся по призыву Пьетро да Капуа в Дижоне, приняла что-то вроде встречного плана. Взяв со своей стороны повышенные обязательства. Люди, родившиеся в СССР, меня поймут. Не одну сороковую, но - страшно сказать! - одну тридцатую часть доходов пообещала собравшаяся в Дижоне братия отдавать на нужды святого воинства!

Справедливости ради, следует заметить, что ни сороковая, ни тем более тридцатая доля так и не покинули казначейские сундуки святых отцов. Ибо человек слаб, а добровольно расстаться с нажитым непосильным трудом - воистину выше сил человеческих. В церковных кругах разрастался ропот, поощряемый не иначе, как кознями Лукавого.

Впоследствии английский хронист-монах Матфей, неизвестно почему прозванный Парижским, в первой части своей "Большой хроники" подвергнет резкой критике папский налог, назвав его неугодным Богу. Тем самым недвусмысленно выразив общее настроение клира и опасения святой братии относительно того, что собираемая сороковина может ведь и прилипнуть к пальцам ватиканских мытарей... Стремясь подать скаредным клирикам живой пример благочестивой щедрости, Иннокентий III в ответ на это обязался отдать уже даже не одну двадцатую, а одну десятую часть доходов курии на нужды похода. Однако, и сей благочестивый шаг остался без ответа.

Как и всегда, решение было найдено компромиссное, равно устраивающее обе заинтересованные стороны. Святые отцы действительно начали оказывать помощь в экипировке тех воинов, кто по скудости наличных средств не мог сделать это самостоятельно. Но помощь сия оказывалась на началах, если можно так выразиться, возмездных и эквивалентных. И вот уже заскрипели по всей Европе перья церковных писцов, выводя каллиграфически почерком соглашения такого примерно содержания:

"Я, Жоффруа де Бьюмон, довожу до всеобщего сведения в настоящем и будущем, что, направляясь в Иерусалим, с согласия и по желанию моей супруги Маргариты и дочерей Денизы, Маргариты, Алисы и Элоизы, я, из любви ко Господу и ради спасения собственной души, отдаю и уступаю бедствующим монахам св. Иосафата 5 сольдо в год из моего дохода с Бьюмона. Деньги будут переданы в празднование св. Ремигия в руки братьев, предъявивших сей документ". Расписки подобного рода, тысячами писавшиеся в те практичные времена, были типовыми - менялись лишь имена, даты и суммы занимаемых денег. Их и по сию пору находят в немалых количествах исследователи монастырских архивов по обе стороны Канала.

А вот другой источник средств на нужды христового воинства ни у кого не вызывал сомнений. Изъятие средств оттуда сопровождалось трогательным единодушием честных христиан. Ведь еще пятьдесят с лишним лет назад Петр Достопочтенный, настоятель из Клюни, написал: "Зачем нам преследовать врагов христианской веры в отдаленных землях, когда неподалеку от нас существуют низкие богохульники, куда худшие любых сарацин, а именно евреи. Они живут среди нас, богохульствуют, поносят и оскорбляют Христа и христианские святыни совершенно свободно, надменно и безнаказанно".

Разумеется, сии богохульники заслуживали лишь доброй веревки, аккуратно подвязанной на ближайшем суку. Однако, в этом пункте богословские рассуждения упирались в непреодолимый тупик. Ведь, если подлые менялы и ростовщики претерпят муки при жизни, то весьма велика вероятность, что за это им простятся все их бесчисленные грехи. И негодяи обретут таки посмертное блаженство! С этим добрые христиане смириться никак не могли - да и кому захочется жить еще и в вечной жизни бок о бок с нечестивым племенем!

Поэтому пример славного Тибо Шампанского, обложившего евреев в своих землях особым налогом на нужды святого похода, был тут же подхвачен и сочтен весьма достойным компромиссом. Муки злокозненного народца при расставании с неправедно нажитым золотом и серебром должны были быть никак не меньше, чем при встрече с давно заслуженной веревкой. Но совершенно невероятно, чтобы Господь счел их достаточными для обретения посмертного блаженства.

Наконец, случилось и самое главное. Непримиримые соперники король французский Филипп-Август и Ричард Плантагенет заключили перемирие на пять лет. Казалось, ничто уже не может помешать воинственному королю-рыцарю принять крест и объявить о начале сбора войск для отправки в Святую Землю. Никто и не сомневался, что после Рождественской ассамблеи, проведенной им в Донфроне, на всех дорогах Европы появятся королевские герольды с известиями о походе.

И лишь слух о неизвестно откуда взявшемся в окрестностях Лиможа кладе вдруг застопорило все дело. Ибо Ричард, внушивший себе уверенность, что это - исчезнувшие сокровища его отца, короля Генриха, ни в какую не соглашался заняться делами святого паломничества до тех пор, пока родительские сокровища не займут достойного места в его королевской казне. К слову сказать - почти пустой.