Юрий Раджен - В тени монастыря (СИ)

- Зарабатывать, получать... неважно, - сбился Пахом, - вот все-таки, как так? Все взяли и начали получать?

- Нет, не все, - ответил парень, - те, кто будут работать над посудомоечными шкафами.

- Ага, работать, гм... А что же остальные? Они сколько будут получать?

- Столько же, сколько и сейчас, - ответил Ярин, чувствуя себя сбитым с толку этими вопросами.

- То есть что же получается, одним, значит, повышения, а другим - как обычно? А если я, к примеру, не согласен?

- Не согласны - так не участвуйте, - коротко ответил Ярин.

- Так может, я не хочу, чтобы кто-то в этом участвовал? У меня вот сборщики работают, ты их к себе длинным золотым сманиваешь... А кто у меня работать будет, ась? Мне это, может, не нравится? Может, я не разрешаю?

- Ну вы же не можете принудить людей работать у вас, если они хотят в другое место, - сказал Ярин, - Нам и не нужно ваше согласие, только желание тех, кому это интересно.

- То есть как это, никому не нужно мое согласие? Я человек пожилой, жизнь повидал, уважаемый - а у меня и согласия никто не спрашивает? Получается, все, Пахом сын Ирьев, пожил и списали меня? Я все ж таки старший плотник... А ну как все перебегут к тебе, кто ж под моим началом останется? Кто доски строгать будет, ась? С чего это я должен разрешать?

- Разве ж это дело? Мы работаем, и вы работаете, с чего это вы будете получать больше? Где ж тут справедливость, где равенство? - поднялся и Ласым.

- Не дадим разрушать производство! - вдруг истошно завопила баба в переднем ряду, счетоводка, которая за всю свою жизнь не произвела ничего, кроме гор макулатуры, - разбегутся, цех закроют, а я тут тридцать лет проработала, для меня цех все равно что дом родной!

- Да он шпион! Посмотрите на него! Саботажник! Появился неизвестно откуда и давай все вокруг разрушать. Сначала машины какие-то выдумал, через них нас перед церковью опозорил, а сейчас и вовсе жизни лишить хочет!

- Бесовщина! Кто ж в здравом уме такое говорить будет?! Это все бесы! Знаете, как бывает? Человек по ночам бесовские голоса слушает, а они ему нашептывают разное!

- Тишина! Тишина! Братья, сестры, да успокойтесь вы! - застучал кулаком по столу Томаш.

Понемногу, гомон в зале сошел на нет.

- Что ты такое говоришь? - обратился Томаш к парню.

- Но вы же сами сказали, посидим, подумаем, как можно решить проблему, - ответил Ярин.

- Подумаем! И ты нашел выход из положения в ереси?

- Ереси? Почему? Это же выглядит таким логичным, разве нет? Если вы хотите, чтобы посудомоечные шкафы делали на совесть, нужно поощрять людей за эту работу...

- Может, и логично, может, и разумно - но ересь всегда именно такой и кажется! Бесы не дремлют, и уж они-то умеют одурачить разумными доводами человека, чье сердце закрыто для веры. Или ты забыл притчу о Каркальщице?

Ярин заморгал. Что еще за Каркальщица ?

- И чему только нынче детей в школах учат, - всплеснул руками Томаш, - что ж, эта притча будет сейчас весьма уместна и поучительна. Во времена отца Латаля, да взвеется его имя над всем Сегаем, жила женщина, имя которой никто уже не помнит, ибо народ прозвал ее Каркальщицей. "Мы, чародеи, произошли от самих дженов", - вещала она, будто не понимая, что тем самым сознается в родстве с бесовскими силами, - "разве мы ровня остальным? Что за вздор! Мы подчинили своей воле железо и пар, мы создали паровозы и пароходы, мы построили все, что есть на Сегае - так разве оно не наше? Разве мы должны, наравне со всеми, служить Церкви? А если так, если все будут жить одинаково, то какой резон учить заклинания, творить, изобретать? Предрекаю я - если Церковь победит, то исчезнут чародеи, остановятся поезда, начнется голод, и над городами Империи встанет мгла." Разумно и складно говорила Каркальщица - или, вернее, это бесы говорили ее устами. Но им не удалось смутить простой народ, этих чистых людей, искренних в своей вере. Народ явился к ее дому и потребовал убираться с имперской земли. Каркальщица отказалась, и тогда трудящиеся судили ее прямо на месте товарищеским судом, приговорил к смерти через разрывание на кусочки и тут же привел приговор в исполнение.

Томаш повернулся лицом ко всем собравшимся и встал.

- И он, наш великий народ, посрамил и Каркальщицу, и всех прочих злопыхателей. Наперекор логике и разуму, наперекор шептаниям бесов и козням Альянса - мы сделали это! Мы построили нашу страну на вере, а не на рассудке, и, погляди - никто не голодает, поезда исправно ходят, в домах горит свет, а чародеи трудятся, как им велит Церковь. Потому что вера - сильнее всего остального. И тебе не удастся ее поколебать.

На несколько мгновений наступило зловещее молчание.

- Ты юн, и твоя душа еще может быть спасена. Но спасение приходит лишь с покаянием. Властью, данной мне Церковью, я накладываю на тебя епитимью. Чтобы пресечь распространение вредных мыслей, и чтобы дать тебе почувствовать всю тяжесть твоего греха, никто не должен разговаривать с тобой - до тех пор, пока ты не принесешь покаяние перед Собором, перед людьми, которых ты пытался растлить своими бесовскими речами. Кто за?

В зале ровными рядами взметнулись руки.

- Кто против?

Руки исчезли.

- Воздержавшиеся?

Ярин уныло обвел взглядом помещение собора. В дальнем ряду он увидел руку, медленно и неуверенно тянущуюся вверх.

Это был Тарп.

Глава 15. Тень Монастыря

Штарна вынырнула из так надолго засосавшего ее болота воспоминаний и огляделась вокруг. В конечном итоге, все оказалось не так уж и плохо - может быть, ей даже стоило поблагодарить адвоката. Штарна опасалась Монастыря и не ждала ничего хорошего от Церкви - но, по крайней мере, пока, все выглядело лучше, чем лесоповал в Тролльих Землях. И даже лучше, чем околоток, где ее держали во время суда. Пусть небольшая, скорее даже крошечная, но отдельная келья, койка вместо нар... А это что? Штарна впервые обратила внимание, что ее руки и ноги привязаны к железной раме кровати бинтами так, что она с трудом могла почесать нос. До сих пор ей как-то не приходилось двигаться - видимо, она слишком устала за прошедшие недели суда. Ничего, здесь она явно отдохнет. И ненадолго это - из Монастыря, как правило, выписывались недели через две, это всяко меньше пятнадцати лет. Ничего, прорвемся! - попыталась взбодриться она.

Но бодрость не шла. Напротив, ее уныние лишь усилилось. Штарна старательно перечисляла в уме все преимущества своего положения по сравнению с каторгой и эшафотом, но потолок и стены кельи словно давили на девушку. Здесь все было монотонно, однообразно - даже глазу не за что было зацепиться вокруг, вся комната была погруженной в слабое, рассеянное голубовато-серое свечение маленьких оловянных ламп под самым потолком. Только тени по углам, и все. Тени... если долго смотреть на них, они начинали дрожать, шевелиться и как будто бы расти.