Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

Вскоре небольшая, но удобная полянка была найдена, а ещё через несколько минут на ней уже трещал весёлый костерок, быстро пожиравший сухой валежник. Затем мы уложили сверху дров покрупнее, а потом настал черёд и самых больших. Таким образом, мы обеспечили себя теплом и уютом на всю предстоящую, явно не жаркую ночь, и с удовольствием развалились вокруг костра, предвкушая долгожданный завтрак, обед и ужин одновременно.

Дормидорф бережно достал из рюкзака скатерть и каждый заказал именно то, что его душе угодно. Когда долго не ешь, а у нас почти сутки не было во рту даже маковой росинки, очень быстро приходит чувство насыщения, желудок, видимо, довольно сильно стягивается и становится меньше по объёму, а раз так, то и наедаешься гораздо меньшим количеством пищи, нежели обычно. Так получилось и в этот раз.

Дорокорн, тяжко вздыхая и отваливаясь, проговорил, нежно поглаживая круговыми движениями раздувшийся живот и надувая его ещё больше, чтобы сбить щелбаном крупного, дёргающего ножками, словно вёслами, клеща:

– Глазами бы ел, но уже не лезет! Ох, душа меру знает.

– А я, пожалуй, поклюю ещё немножко! Моя душа пока молчит, – в тон ему отозвался Коршан, закидывая в себя приличный кусманчик мяса.

– Окстись, любезный, да ты и летать не сможешь! Камнем вниз упадёшь и разобьёшься в лепёшку, – подал голос Корнезар, молчавший всё это время.

– А мне летать и не надо, не моё это дело, – парировал ворон, – пусть другие летают, кому положено, орлы например, у них сил много. А я, может, не для этого создан.

– Ну и для чего ты тогда создан, интересно? – вступил в разговор Юриник.

– Я и сам не знаю, может быть, не для чего, а потому что! Но чувствую я в себе необычайные душевные силы, которые необходимо основательно и регулярно подкреплять чем-нибудь вкусненьким. Отстань! Ты мне мешаешь, видишь, я очень занят! – снова ловко отговорился ворон, уплетая кусок за куском печёное мясо.

На что Юриник недовольно пробурчал:

– Ну-ну, смотри, чтобы у тебя клюв не треснул от чрезмерного усердия в чревоугодии. Как это всё знакомо, где-то я уже это видел!

Счастливо улыбающийся Корнезар поднял с земли маленькую еловую шишечку и принялся восхищённо разглядывать её, вертя в руке и с удовольствием обнюхивая. Корнезар мило и трогательно любовался природой, и у меня просто сердце радовалось за него. Затем он прицелился и кинул свою шишечку, метко и звонко попав ворону по затылку, и сразу сделал вид, будто он здесь совершенно ни при чём.

Коршан возмущённо заголосил, вертя головой в разные стороны:

– Что-о? Что такое, я спрашиваю?

В это время Юриник ловко стянул у него из-под носа блюдо с самыми вкусными остатками мяса и поставил вместо него своё, с объедками. Отвлёкшийся и потому ничего не заметивший ворон, немного успокоившись после попадания шишки, машинально, не глядя, ловко подцепил клювом огрызок печёной картошки и с аппетитом заглотил его. Он только тогда почувствовал подвох, когда пища уже прошла через глотку и попала в зоб. Коршан недоумённо уставился на содержимое блюда и разочарованно протяжно крякнул, а все так и покатились со смеху.

Нахмурившийся ворон, расправив крылья, сказал:

– Угощайтесь-угощайтесь, мне для вас ничего не жалко, только я туда плюнул, уж не обессудьте!

Мне невольно подумалось: «А раньше, ещё какие-нибудь два дня назад, Коршан за такие шуточки заклевал бы насмерть. Если дело касалось мяса, то у него разговор был короткий – клювом в глаз, и это ещё, как минимум». Да и Корнезар в своё время выбрал бы шишечку поувесистее, вон у него под ногами какие здоровые валяются, такой шишкой, если по голове попасть, то и есть, и пить, и всё остальное делать тоже навсегда перехочется. Перевоспитались всё-таки, стало быть. Хотя ещё ничего нельзя сказать наверняка, но поживём и увидим!

После долгого изнурительного перелёта и сытного обильного ужина всех, естественно, сразу разморило. Дормидорф клевал носом, Корнезар задумчиво смотрел на огонь, изредка шурудя в углях длинной палкой, Коршан лениво чистил свои пёрышки, и даже неутомимые спорщики вместо пререканий тихо насвистывали себе под нос что-то задушевное и спокойное. Начал художественный свист Юриник. Дорокорн некоторое время пытался не обращать на него внимания, но надолго его, естественно, не хватило, и он решил показать другу, как это нужно делать по его мнению. Того это тоже нисколечко не устроило, и он тут же всё пересвистел по-своему, что, само собой разумеется, никак не устраивало Дорокорна. Друзья были в своём репертуаре, они снова спорили, но не словами, а свистом, до тех пор, пока случайно не исполнили часть мелодии вместе. Им это понравилось, и они уже специально исполнили мотив сначала и до конца вдвоём. У них получилось очень неплохо, совсем как на концерте художественного свиста в два свистка. Мне же ничего другого не оставалось, как внимательно наблюдать за ними и стараться подметить для себя что-нибудь особенное.

Я и сам не заметил, как славно уснул. Снилось мне, будто лечу на огромной скорости, широко раскинув в разные стороны руки, заменяющие мне крылья. Я счастлив настолько, что даже в животе щемит! Лечу над широкими полями, над дремучими лесами, душа у меня поёт и плачет от восторга и красоты. Иногда ощущения становились настолько реальными, что захватывало дух от самого состояния полёта и от переполнявшего меня счастья. Какое блаженство! Потом земля внизу кончилась, и подо мной простирался безбрежный океан. В его водной глади, как в зеркале, отражалось сверкающее слепящее солнце, к которому я и летел, наслаждаясь и ликуя, под прекрасную мелодию, которая играла у меня в голове, и казалось, что эта дивная музыка звучала отовсюду. Снова захватило дух. Вдруг что-то неладное случилось с моим правым крылом-рукой, оно задёргалось, завибрировало, сначала потихонечку, а затем всё сильнее и сильнее. «Вот не везёт, так не везёт, – пронеслась мысль, – даже во сне обязательно что-нибудь начинает барахлить!». Надо скорее лететь обратно, а то ещё, чего доброго, до аэродрома не дотянешь и в воду свалишься с такой-то высоты и к такой-то матери, потом точно костей не соберёшь, а мне ведь ещё дочь растить и жену кормить, или наоборот, не помню уже, да и родителям помогать нужно! Блаженная нега резко прервалась, будто её и не было никогда! А жаль. Вот и полетал в своё удовольствие, теперь ещё ремонтную мастерскую нужно где-то искать и спросить, как назло, не у кого!

И я принялся молча, лишь скрепя зубами, разворачиваться, но, к моему ужасу, из этого ничего не получалось, ибо моё покалеченное крылышко меня больше ни в какую не желало слушаться. Придётся, видимо, пикировать в воду и тонуть, не могу же я выпрыгнуть сам из себя с парашютом! Я даже с досады обозвал своё крыло как-то и повернулся, чтобы плюнуть в него с досады и от бессильной злобы, намериваясь, если, конечно, выживу, в дальнейшем самолично отпилить его и выбросить собакам бешеным. Гляжу… что это? К своему величайшему изумлению я увидел на своём родном и трепетно-оберегаемом крыле нагло рассевшегося домового! Сразу в глаза бросилась его довольная физиомордия. Он был занят тем, что неистово дёргал за моё крыло, видимо, пытаясь нанести как можно больший ущерб.