Leka-splushka - Фехтовальщица

Дядя с племянником скрылись в лесу, а первокурсники свернули знамена, сняли повязки и побрели в замок. Злобно обещая друг другу и самим себе к следующему году в первую очередь найти управу на таких драчливых родственничков.

Чуть позже в поселке оборотней Запретного леса

— Пьешь?

— Будешь? — изрядно нагрузившийся Рыжий подвинул бутылку Огденского к краю стола.

— Воздержусь. Да и тебе бы…

— Ты знал, что Гарри ходит к Хогрсу?

— Знал.

— И?

— Что «и»? Просто знал.

— Почему ты не от–от–отстановил его?

— А почему я должен его останавливать?

— Опасно. Тм маги и эт–эта тварь. Твари!

— Жизнь вообще опасная штука. В поселении мы все равно под ударом. День за днем. Каждый день. Визит авроров. Или нужда Олливандера в новом материале для палочек. Или… Да тебе ли не знать?

— Там пасно.

— Стая решила, что нет.

- *** ***** ***, **** думаешь! — несмотря на то, что при обычной беседе буквы проглатывались, мат у Рыжего вышел без запиночки, — я т… о… же часть ста… и.

— Нет. Мне жаль, Рыжий, но нет. Ты маг. И частью стаи так и не стал. Хоть я и благодарен тебе за все, что ты для нас делаешь.

— Аааа, *****! Чего ж так?

— Хотя бы того, что ты не способен принять наши правила, наши законы, наш взгляд на мир.

— Ууууу! Как ты заговорил! Чего ж тогда меня с Пету–ни–ей не погнал сразу?

— Ты заговариваешься! Петти была моей женой. Я любил ее. Как люблю своего сына. А ты мешаешь ему жить.

— Я мешаю ему сдохнуть! — грохнул кулаком по столу мгновенно пришедший в звериную ярость анимаг.

— Мне не нравится, чему ты учишь пацана. Ты не дорожишь своей жизнью, постоянно выплясываешь какие–то странные танцы перед носом у Смерти, бросаешься на полувеликана. И на этом же фоне пытаешься привить мальчишке покорность судьбе и опаску, граничащую со страхом и подлостью. Сидеть тихо и не высовываться — мне это не нравится. Пусть лучше полно живет и рано умрет, чем будет гнить всю жизнь. Понял? Я не позволю вырастить из Гарри ни во что не вмешивающегося гребанного камикадзе! Которому неинтересен окружающий мир и который на совершеннолетии поставит целью жизни месть, как его обожаемый дядюшка.

В ответ Рыжий разразился бессодержательной, но весьма образной грязной матерщиной.

Гость молча убрал спиртное в ящик стола.

— А чему учишь его ты? — неожиданно почти трезвым голосом произнес анимаг.

— Жить. Уважать силу. Раздвигать границы. Не упускать выгоду.

— Силу? Выгоду??? Да *** ******* ***** выгоду. Поджать хвост и скулить? Забыть все и лизать леснику руки? Да чтоб я сдох, если это будет! Чтоб я сдох, если племянник будет так жить!

— А что ***** ты **** ***** ***** предлагаешь? Бешеной собакой напрыгивать на непробиваемого, несопоставимого по силе врага? Не видеть в волшебном мире ничего, кроме объекта мести? Не соотносить возможности? ** ******* ******* *****! — тоже не сдержался визитер.

— Мы могли бы завалить его стаей.

— И подписать своей лапой министерский приказ о ликвидации? Даже если в верхах проявят великодушие, казнив только самцов, самки и детеныши не переживут первую же зиму в Лесу. Идиотом–то не прикидывайся! Я работаю над безопасностью.

- *** ты работаешь! Ни *** не видно результатов работы!

— Ну предложи выход, который не предполагает всеобщей смерти!

— Да пусть бы и сдохнуть! Мы все еще люди. Моя сестра не была самкой! Чтоб ты сдох! Мы должны вцепиться в горло и рвать.

— О, да, очень по–человечески. Только меня не устраивает смерть стаи. Даже если из–за этого ты впредь станешь считать меня темной тварью, как в учебнике было написано. Еще одна выходка, и в Лесу тебе не жить. И с Гарри видеться запрещу. Понял меня? — жестко произнес мужчина и ушел, хлопнув дверью.

Выпитый алкоголь приливной волной ударил в голову. Рыжий застонал и уронил голову на безвольно лежащие руки, промахнувшись и звонко стукнув лбом о столешницу.

Хотелось плакать от бессилия. Или разгромить комнату.

Но плакать — недостойно. А громить комнату — глупо. Самому же потом восстанавливать. На что нет ни сил, ни средств. Он все–таки смахнул на пол пару полок с небьющимися предметами. А потом полез в стол за бутылкой Огденского.

*****! ** ** ***** ** ****** ****! **** ******* ****** через Мерлина, внахлест ***** ***** **** после **** ****** всем Лесом!!! Бутылка стояла за фотографией. И рука, против воли, ухватила не за стеклянное горлышко, а потянулась к снимку. К обычной маггловской неподвижной фотографии в самодельной рамочке. Чтоб этот коварный волчара лисой в следующее полнолуние перекинулся!

Потерев припекающие, словно туда сыпанули злого красного перца, глаза, Рыжий вгляделся в фото.

Он в аниформе волка с рыжими подпалинами на спине и хвосте, стоит прямо по центру, служа одновременно лошадкой троим карапузам–погодкам от пяти и младше. Гарри, Дейзи и Петуния, соответственно. Драгоценный племянник и лапочки–дочки. А по бокам — две самые дорогие женщины, трагически ушедшие из его жизни в один страшный осенний вечер. Сестренка Петти, в честь которой он назвал младшую дочурку и обожаемая Сара, жена, сокровище, которое он неизвестно чем заслужил. Вот разве что своей собачьей преданностью. Сестре, стае, друзьям.

И вот, смотри, Сара: как настоящий пес, старый и беззубый, оказался никому не нужным, еще чуть и выпнут на помойку. Потому что слабый. Потому что не может никак допрыгнуть до горла Рубеуса Хагрида.

Сестру заразили, когда ей было семнадцать. Прямо на улице у дома. Маги — родня и соседи — успели только выбежать, но не помешать.

Волдеморт в то время развернулся во всю ширь, и его прикормленные шавки чувствовали полнейшую безнаказанность. Худощавая блондинка с породистым лицом истинной английской леди привлекла внимание тварей.

«Я же хотел по–серьезному, я же, чтобы родители не отказали, я же чтобы жениться», — скулил комнатный волчонок Темного Лорда в перерывах между Круцио. Было ему тоже лет восемнадцать–двадцать.

Тварь запытали насмерть. И он, тогда еще не безродный Рыжий, а наследник Древнейшего и Благороднейшего Рода, стоял в одном кругу со всеми мужчинами семьи.

А потом Петунью выжгли с гобелена. Потому что опасная и заразная темная тварь не может быть дочерью и сестрой. Он посчитал иначе. Бросил заклинание всесжигающего пламени в гобелен и убежал в ночь, догонять сестру.

«Идиот! Гриффиндорец!» — честила она его. Да еще и другие слова прибавляла. А он и не знал, что она так умеет. Он — не умел. Но вообще, да — Петт была права. (Да она всегда была права!) Разумеется, стоило не решать сгоряча, а потихоньку перевести деньги в именное хранилище, упаковать вещи и артефакты, а не сбегать в ночь с пустыми карманами и без сменных штанов. Сестра–то даже в изгнание, при том, что ее тщательно обыскали, чтоб взяла только пару платьев и волшебную палочку, умудрилась умыкнуть мамину шкатулку с драгоценностями и отцов секретный ключ от хранилища на предъявителя (отец всегда держал пару таких хранилищ на черный день или для особо крупных взяток, жалко только, что Петт вытащила именно тот ключ, который был на только–только открытый счет с минимумом галлеонов).