Виктор Сиголаев - Фатальное колесо

— А скажи-ка, шкет, где живет этот Витька.

Проверяет? Мелковато как-то.

— Да на Сафронова. У гаражей. У них там во дворе мужик недавно умер.

Снова переглядываются. Странно.

Да они в курсе!

Во как. А если мы так походим…

— Только он не умер, — понижаю голос с видом заговорщика, — его грохнули.

Попал! Дед сверлит меня глазами и неожиданно сжимает плечо. Словно клещами.

— Ты что-то путаешь, сынок, — медленно произносит он и вдруг резко меня встряхивает, — Откуда знаешь? Говори!

— Да слышал я! — обиженно кричу, — Зоя говорила! По телефону! Что Данилу убрали! Я подслушал! Отпустите меня!

— Дур-ра! — с чувством говорит дед и отпускает меня, — Фуфло. Чувырло братское.

Срослось! Наугад — в десятку! Попал!

И вдруг отчетливо понимаю, что этот мой «выстрел» не в десятку, а самому себе в ногу. И практически насмерть. Да меня ведь не отпустят! Сейчас пораскинут мозгами и придушат где-нибудь.

Чистый… Чистый…

Чистильщик!

Решение приходит моментально. Начинаю тоненько всхлипывать по нарастающей.

— Ну, ты чего, шкет? Чего ноешь?

— В ту-… в ту-… в ту-… а-… лет, — я заикаюсь, у меня опять горловые судороги, сейчас буду реветь, — Я опи-и-и-исался!

— Ёпт! Румын! Отведи его.

Решение еще Чистый не принял, но оно неизбежно.

Я, держась руками за пах, неуклюже семеню к двери. Молодой за мной. Туалет тут рядом — в коридоре по направлению к выходу справа. Сам выход метров через пять слева.

Перед туалетом неловко спотыкаюсь, падаю на бок и случайно цепляю Румына ногой по щиколотке. Исключительно случайно. По самой косточке.

Тот охает и приседает, а я, перекатившись через голову, несусь к выходу. Тамбур, дверь, направо за угол здания — тут где-то решетка между домом и стеной стадиона. Вот она.

Слышу сзади топот ног по лестнице крыльца. С натугой протискиваюсь между прутьями. Ткань трещит. Есть! И в этот же миг решетка с грохотом содрогается — это Румын с разбегу прыгает на препятствие и лезет по прутьям вверх.

Ага! Эту решетку специально поставили для того, чтобы шпана не лазила бесплатно на стадион. А для этого — сверху обильно намазали солидолом и замотали «колючкой». Слышу как Румын матерится, а сам через служебную калитку влетаю в толпу болельщиков, которые стоят между трибунами в углу стадиона.

Идет матч второй лиги.

Жив!

Вы не поверите — я стоял в углу!

Носом к обоям. Я! Учащийся первого класса советской школы! Без пяти минут октябренок, надежда отечественной спортивной гимнастики и тот, кто читает быстрее всех своих сверстников!

Это если не учитывать, что, кроме всего прочего, я еще подполковник запаса воспитательных структур, педагог и общественник в… прошлом… или в будущем. Не важно. И как самого последнего дошкольника!

Позор!

Мать так и сказала: «Раз как маленький не бережешь одежду, будешь и наказан, как маленький!»

Я уже говорил, что моя мама обожает наказывать с фантазией? Спорная, между прочим, методология в плане последствий для детской психики. Пару лет назад за раскраску гуашью двухлетнего Василия, меня раздели догола и выставили на лестничную клетку. Под предлогом недопустимости издевательств над беззащитным существом. «Понравится тебе быть беспомощным? Попробуй! Может, поймешь». Вот я орал тогда! Соседи сбежались.

А в прошлом году, когда я поджег деревянный забор у одного частника, мать не ругалась. Молча привела меня домой, усадила перед собой, зажгла спичку и погасила ее о мою голую ляжку. У меня тогда уши заложило от собственного крика. «Понял теперь, что с огнем не шутки?»

Понять то я ее понял, но если быть до конца честным, все эти экзерсисы любви к матери не добавляли. Тем более, что подобные наказания в отношении младшего брата почему то не практиковались. Экспериментировали исключительно на мне. Василия берегли для более высоких свершений.

Вот, кстати и он. Заглядывает в комнату, где я стою. Сейчас побежит стучать на то, что я отвернулся от стенки. Контроль за исполнением наказаний. Наивный. Сам же и огребет за ябедничество. Матери и так не по себе от моей покладистости. Раньше бы я орал, брыкался, психовал, но в угол не стал бы ни за что. А сейчас — молча развернулся и пошел нести свой крест.

Надо было подумать…

Что получается? Цепочка вырисовывалась очевидная. Инспекторша — Румын — Чистый — Данила. Причем, Румын тут — явный курьер, «челнок», как проговорился старый зэк. Ну да, судя по перстням, в контакт с органами ему входить «западло». Итак, по наводке инспекторши, скорей всего, именно дед и зачищает Данилу. Мотивы мне не известны. Вероятно, это как-то связано с утерей схрона, в котором, наверняка, были очень интересные вещи. Подобные найденной кассете. Мало информации для анализа…

Теперь — я. Чем-то я кому-то очень сильно помешал. Или встревожил. В опорном пункте инспекторша видела меня в первый раз. Это бесспорно. А вечером уже дает курьеру задание на зачистку. Почему так круто? Я потрогал шишку на затылке.

А ведь я был на краю! Причем дважды. Первый раз там — в раздевалке. А если бы не решил сегодня проследить за Румыном — завтра бы свернули шею где-нибудь в темном углу. И не пикнул бы. Интересные дела творятся тут, в моем беззаботном детстве!

В дверях появляется мать. Руки-в-боки, только я прекрасно вижу, что она уже остыла. Не исключено даже легкое раскаяние.

— Ты все понял?

О! Это очень важное в нашей семье слово — «понял». Я должен проникнуться, зарубить себе на носу, сделать выводы и все нужное «понять». На будущее. Во избежание рецидивов.

— Понял, — искренне говорю, — почти все понял. Можно идти спать?

Завтра утром нештатная встреча с «Сатурном». Нужно быть в форме.

— Иди.

Румын все-таки пришел.

Значит, мой побег из раздевалки бандиты не расценили как спасение собственной жизни, а списали на детскую непосредственность. А в целом — все ж таки поверили. Ну, как-то так я и предполагал, планируя вместе с Ириной наши дальнейшие действия.

Внимательно оглядываю диспозицию.

По идее, старого зэка здесь быть не должно — уж больно осторожен. Хотя полностью исключать эту возможность нельзя. Пока не видно.

Оживленная детвора с шумным гомоном постепенно втягивается во двор школы. Малышня сразу двигает по лестнице к входу, кто постарше — кучкуются перед крыльцом для солидности, здороваются за руку, хлопают друг друга по плечам. За углом справа мелькают клочки сигаретного дыма. Румын тоже курит, стоя у кирпичного столбика входных ворот. Там, где недавно поджидала меня пионерская банда.

«Выперся, хрен сотрешь, — зло думаю я, — конспиратор недоделанный».

Видно было, что Румыну очень не хочется лажануться и пропустить цель, поэтому, с трудом разглядев меня в толпе первоклашек, он грозит кулаком и всем видом, жестами и мимикой начинает показывать: «Ну, давай, давай! Где он?»