Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)

– Эй, Грюм! – высунувшись из шатра, закричал Лейв Копытная Лужа. Знал – где-то поблизости Грюм ошивается, готовый явиться по первому же зову.

– Звал, хозяин? – Лысая башка Грюма показалась из ближайших кустов.

– Покличешь Альва, – приказал Лейв. – Скажи – пусть зайдет, дело есть. До по-тихому все исполни, чтоб Истома Мозгляк не видел. Как позовешь, сам тоже далеко не уходи, может, понадобишься.

– Исполню в точности, – низко поклонившись, заверил Грюм.

Альва он нашел дрыхнувшим в шатре старого Хакона, который викинги, как и полагается родичам, по-братски делили напополам.

– А что тебе Альв? – выглянув, зашипел Хакон, пошатываясь, видно, не мало уже успел употребить браги за сегодняшний вечер. Интересно, где они брагу берут? Вроде не варили… А верно, не брагу Хакон с Альбом лакают, а виноградное вино, что закупили в Булгаре.

– Хозяин Лейв звал его на беседу, – поглядев на Хакона преданнейшим взглядом, ответил Грюм.

– Хозяин Лейв, говоришь?.. Надо же… – Хмыкнув, старик скрылся в шатре. – Эй, Альв! Просыпайся! Да вставай же, кому говорю? Иди к Лейву, он тебя видеть хочет. Видно, опять придумал какую-нибудь пакость типа недавнего оскопления. Потом опять же на нас все свалит, дескать, мы посоветовали, как же…

– Ладно, старик, не бурчи.

Проснувшись быстро, как и положено викингу, Альв Кошачий Глаз накинул плащ и, выбравшись из шатра, пошел вслед за лысым слугой. Тот почтительно пропустил викинга вперед и, проводив до шатра молодого хозяина, вернулся обратно к кострам – поискать Истому. Где искать – знал. На стоянках Истома не отходил от пленницы, сторожил, рыскал вокруг, словно голодный волк в поисках доступной добычи, аж похудел весь, извелся. Ну, из-за такого куша стоило похудеть, тем более, что не так долго до Итиля осталось, день-два – и покажется стольный хазарский город.

– А мы и не будем сами напрашиваться, – понизив голос, произнес Альв Кошачий Глаз, поудобнее располагаясь на кошме в шатре Лейва. – Больно надо! Подумаешь, какая-то рабыня, словно у нас других нет… – Тут он едва заметно потупился, ибо втихую пользовал всех оставшихся рабынь Лейва, правда, красавицами их назвать было нельзя, но уж тут Альв действовал по принципу – на безрыбье и рак рыба. Попробовать же красивую молодую рабыню очень хотелось, это правда. Но нельзя же было ссориться с давним компаньоном Истомой. Именно на него почему-то сильно надеялся Альв, когда иногда вспоминал – зачем они здесь и кто их послал. Следить за молодым бильрестским ярлом Хельги. Вызнать о нем все. Вот убивать или нет – этого Кошачий Глаз не помнил, давал ли такой приказ Дирмунд-конунг, или нет? Ну, Истома должен знать… Что касается выполнения приказа Дирмунда – тут, к большому удивлению Альва, им удивительно везло. Как утверждал недавно вернувшийся из Булгара Истома, молодой ярл Хельги вместе со своей малой дружиной еще в Альдейгьюборге нанялся в караван хазарского купца Вергела – их торгового конкурента, коего так бездарно пытались задержать, выкрав дочку. Дочке удалось бежать, и, как сильно подозревал Альв, не без помощи кого-то из людей Копытной Лужи. Истома, кстати, думал точно так же и даже заявил, что тайно проводит дознание. Вот, правда, о результатах что-то не докладывал. Таким образом, этот самый Хельги двигался в одну сторону с караваном Лейва – в Итиль. Вот там-то и можно будет последить за ним попристальнее, а пока почему бы и не поразвлечься, тем более, что Альв на этот счет уже думал и кое-что придумал.

– Мы вот что сделаем, Лейв… – Он нагнулся и азартно зашептал что-то в самое ухо Копытной Лужи. Выслушав, тот кивнул и засмеялся. Потом выглянул наружу:

– Эй, Грюм! Да где там тебя носит? Давай живо сюда.

И ни Лейв, ни Альв Кошачий Глаз, ни даже многоопытный Хакон не замечали то, что давно уже должны были заметить, если б были озабочены целостностью каравана больше, нежели потаканием собственным прихотям. Праздное безделье развратило их, на время притупив осторожность и звериную хитрость, которой так славились викинги. Ибо имеющие глаза давно увидели бы дымы близких костров на горизонте и фигуры одиноких всадников, иногда неосторожно показывавшихся на утесах. А по ночам где-то, все ближе и ближе, позвякивало железо. Что это было? Стремена? Мечи в ножнах? Бряцанье щита о кольчугу? Никто не замечал, не слышал… Никто, кроме Истомы. Вот уж у кого чувства отнюдь не были утеряны за время сладостного ничегонеделанья, а, наоборот, еще более обострились в связи с необходимостью постоянно стеречь неожиданно свалившуюся на голову рабыню. Уж кто-кто, а Истома примечал все: и дымы кострищ, и всадников, и подозрительные звуки перед рассветом. Нет, и раньше встречались по берегам кочевые племена, и даже мирно приходили к стоянкам – меняли кобылье молоко на стеклянные бусы. Приходили… Но то были мирные люди, а эти… кто их знает?

Ну, вот опять… На противоположном берегу, у самой излучины, вновь замаячил всадник. Подобравшись к воде, Истома отвязал от ладьи лодку-однодеревку.

– Рыба-то, от, на стремнине играет, – сказал он, словно бы сам себе. Схватил весло, погреб…

Пока догреб Истома до того берега, сошло с него сто потов. Упарился, еще бы, рекато широкая, да и весло – не весло, а тьфу – обрубок – попробуй-ка, погреби. Еле дождался того момента, когда нос однодревки ткнулся в прибрежный песок. Чуть вытащив лодку, чтобы не унесло течением, Истома выбрался на заросший осокой берег. Впереди, прямо перед ним, вздымались к самому небу огромные кручи. С самой вершины, густо поросшей елками, спускалась к реке узкая, змеящаяся между кряжами, тропинка, щедро усыпанная камнями самых различных размеров и форм. За одним из таких камней притаился человек с натянутым луком. В лисьей мохнатой шапке, в мягких сапогах из козлиной кожи, с кривым мечом у пояса. Темные узкие глаза настороженно зыркали из-под косматых бровей, целясь прямо в спину Истомы. А тот, беспечно насвистывая, возился с лодкой. Подтянул поближе, привязал, вытащил весла, обернулся.

– Салям, Сармак! – кивнул он тому, что таился за камнем.

– Здрав будь и ты, Истома-хакан, – покинул укрытие Сармак – тот самый угрюмый болгарин, что не так давно выручил его с лошадьми. Впрочем, болгарин ли? Нет, печенег! Один из тех, что волками рыскали по степям, неся несчастья хазарам. Пока – еще только хазарам…

– Ну, что? – Печенег кивнул на левый берег, где были разбиты шатры и суетливо копошились люди.

Истома усмехнулся:

– Где?

– Там, за излучиной, через три поворота. У большого черного камня, где порог.

– У какого камня?

– Да он приметный, с руной «путь», в виде ползущей змеи. Заметишь.

– Плату принес? – Истома зачем-то оглянулся на тот берег, словно оставшиеся там караванщики могли подслушать беседу, которая велась на языке хазар, схожем с болгарским и языком кочевников-печенегов. В принципе, это был один и тот же язык – тюркский. Кстати, и писали на нем тоже рунами, только, конечно, отличными от северных, норманнских.