Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)

Каган-бек Завулон с войском возвращался домой из Саркела. Крепкие, хорошо вооруженные воины в красных накидках, словно литые, покачивались в седлах. Впереди скакал почетный эскорт – развевались на копьях синие бунчуки, хрипели сытые белые кони. Сам каган-бек, на вороном коне, в зеленом, подбитом горностаем, кафтане, в кожаном полированном панцире с нашитыми овальными бляшками и блестящем остроконечном шлеме, украшенном перьями цапли, выглядел внушительно и солидно, как, впрочем, и все хазарское войско. Путники: мелкие торговцы, кочевники, все, встречающиеся на пути, завидев всадников, поспешно освобождали путь, со страхом и гордостью взирая с обочин на проносящихся всадников. Велико войско кагана, не ведают воины страха и жаждут лишь одного – пролить свою и вражью кровь во славу кагана! И нет им соперника нигде – от северских лесов до седых утесов Итиля. Мордва и буртасы, вятичи, северяне, радимичи и даже гордые поляне – все платят дань великому и грозному каганату. И будут платить… И не только они.

Улыбался Завулон, глядя на своих воинов, щерил по-волчьи зубы. Улыбались в ответ проносящиеся мимо всадники. И только вблизи можно было понять, что в улыбке каган-бека застыла грусть. Как никто другой, знал Завулон, что могущество каганата – лишь кажущееся, что так и не смогла сплотить разрозненные кочевые племена новая иудейская вера, которую не признавала добрая половина родов, а те, кто признавал, на всякий случай не забывали и старых богов, принося белых кобылиц в жертву небесно-синему Тенгри. Знал каган-бек, что с юга теснят хазар упертые воины халифа, что шпионы Багдада проникают везде под видом купцов и что еще больше озлобился халиф после погрома мечетей в Итиле. Плюс ко всему – новая беда – печенеги, а хазарские роды ненадежны, некоторые поддерживают печенегов, а другие – как болгары – ушли, откочевали далеко на север и, хотя и встречают посланцев кагана льстивой улыбкой, в любой момент готовы воткнуть кинжал в их спины. Нет спокойствия в каганате, нет единства. Налоги непомерны, народ недоволен, сам каган доверяет лишь своим наемникам-русам, и правильно делает, потому, наверное, и жив до сих пор. Сколько же ему осталось жить, кагану? Какую цифру назвал он в тот момент, когда при посвящении на трон, душили его тонким шелковым шнуром? Кажется, двадцать восемь лет? Из которых уже прошли двадцать три. Еще осталось пять. Если каган умрет своей смертью – ладно, если нет – его ровно через пять лет, по обычаю, придушат. И тогда он, каган-бек Завулон, поставит нового кагана, более послушного и не такого упрямого, как нынешний. Но пять лет – это много. Слишком много, а дорог каждый день. Может быть, боги (каган-бек тоже не забывал старых богов) пошлют на Хазарию мор или голод? Тогда можно будет с чистой совестью принести кагана в жертву, как утратившего магическую волшебную силу. Ладно, хватит об этом. Каган-бек поморщился. Лучше думать о чем-нибудь приятном. О доме, например, о новой красавице жене, дочери богатого купца Вертела. Да, а еще конкурент Вергела старый Ибузир бен Кубрат обещал подарить красивую молодую наложницу. Не обманет, можно надеяться, хоть и ходят всякие байки про его скупость. Говорят, он никогда не моется, а в доме его всегда темно – экономит на светильниках. Так же болтают, будто бен Кубрат уморил голодом почти всех своих слуг, а те, кого не успел уморить, сами разбежались. Ну, врут, наверное… Завулон пришпорил коня – впереди показалась блестящая лента Итиля.

– Батбай об этом ничего не знает, – посмотрев на Хельги, сказал Ирландец. В голосе его явственно слышалась досада. Прошла уже почти целая неделя, а так и не удалось вызнать – куда делись Снорри с Ладиславой, скрывшиеся в суматохе со двора бен Кубрата.

– Может быть, он плохо слушает разговоры, этот твой Батбай? – пожал плечами Хельги. – Или ты ему мало платишь?

– Нормально плачу. А насчет разговоров – Батбай не знает нашего языка и может кормиться лишь обрывками их бесед с хозяином, одноглазым Авраамом. И то – если в этот момент удастся оказаться поблизости, что совсем не так просто. – Ирландец вздохнул и одним глотком осушил кружку вина. Поморщился – видно, вино было молодым, кислым – закусил сушеной грушей.

Хельги посмотрел на него, усмехнулся. Хотел, было, сказать, что надо искать, да передумал – Ирландец и без того знал, что – надо.

Снорри и Ладислава незаметно скрылись со двора бен Кубрата по приказу Хельги и должны были ждать остальных на постоялом дворе старого Хакима. Однако к вечеру их там не оказалось. И – по словам Хакима – не было. Не приезжали. А с купеческого двора выехали. Куда же делись? Если б Хельги не знал Снорри с самого детства, он бы подумал, что парень просто сбежал и тешится где-нибудь с красивой девкой. Однако Снорри хорошо знали все – главными чертами его характера были честность и верность, вряд ли он стал бы подводить своего ярла…

Хельги уставился в глинобитную стену трапезной. Неделя прошла, и за это время… Но куда же, куда они могли исчезнуть? И так, что концов не найдешь. А нужно искать, нужно… Хельги чувствовал, что все – Никифор и даже Ирландец – ждут решения от него. Недаром ведь кто-то из них в шутку прозвал его вещим. А решение не приходило, неизвестно было, что предпринять, где искать, кого расспрашивать? Нет, решить возникшую проблему с наскока не получалось. Нужно было думать, рассуждать, сопоставлять и анализировать. Тщательно, методично, не упуская ни одной мелочи.

– Конхобар, позови Никифора, – оторвав взгляд от стены, попросил Хельги, с внезапно нахлынувшей радостью чувствуя, как где-то в глубине его мозга начинают бить барабаны… такие знакомые, можно даже сказать – родные.

– Звал, ярл?

– Да. Садись. – Хельги кивнул на лавку перед собой. – Будем думать вместе. – Он сжал зубы – боль в голове становилось невыносимой – скрежет, вой, грохот и хриплый женский голос, похожий на рычание, все это нарастало, звучало в ушах все громче и громче, уже так громко, что, казалось, вот-вот лопнут перепонки… И наконец, стихло. Резко, словно и не было. А в голове осталась лишь пустота – пугающая, холодная, звенящая…

– Вот – дом бен Кубрата. – Вытащив из очага кусочек угля, ярл нарисовал на стене маленький кривоватый прямоугольник. Друзья внимательно следили за ним. – А вот – наш постоялый двор. Что между ними?

– Между ними – синагога, баня, рощица… – начал Ирландец.

– Затем – разрушенная мечеть, дома, огороды, сады, крытый торг, – наморщив лоб, добавил Никифор. Хельги тщательно фиксировал все на стене.

– Тут – перевоз, а дальше – пустошь, ну, а затем уж и постоялый двор. – Закончив рисовать, он обернулся:

– И везде люди – и каждый, каждый из них мог что-то видеть.