Андрей Посняков - Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник)

Вороны, каркнув, взлетели над Детинцем, загомонили, кружась, и исчезли непонятно куда, словно их никогда здесь и не было.

Вольф поначалу так и не понял, откуда появилась у него эта дерзкая сила, эта наглая, с примесью превосходства, уверенность. Увидев, как вытащенный из кармана его куртки Камень заблестел тусклым сиреневым светом на ладони одного из парней, Вольф незаметно нащупал в снегу нож… И прыгнул, далеко и резко, как прыгает оголодавший за долгую зиму волк, вложив в прыжок все свое отчаяние. Три раза он ударил ножом, и каждый раз удар попадал в чье-то бьющееся теплое сердце. Три удара… И три трупа упали в снег…

Ухмыляясь, Вольф поднял с земли Камень. Оглянулся на оклемавшихся своих приятлей, глядящих на него с нескрываемым ужасом.

– Теперь девчонку. – хмуро приказал он. – До поторапливайтесь, скоро утро.

Троица рванула к микроавтобусу… Но Магн там не было! Не оказалось ее и рядом, и нигде на дороге. Девушка исчезла. Неужели со скалы в пропасть?

– Нет, вы как знаете, а я туда не полезу, – заглянув в черный провал, освещаемый серебристой луною, произнес Толстяк. – Там сам черт никого не отыщет.

– Сам черт? – задумчиво повторил Вольф. – А ведь ты прав, Толстый! – Лицо его просияло. – А ну, хватайте тех, тащите в автобус…

– Понял тебя, Вольф, – держась за ушибленный бок, усмехнулся Торольв. – Отличная идея…

Они отметили свою победу неумеренным количеством пива, как всегда, в гараже у дома Толстого. Вольф ликовал и испытывал такой прилив счастья, какой, наверное, не испытывал никогда прежде – ведь Камень был теперь у него. Хозяин будет доволен. И скажет – как его передать. Иногда, украдкой, Вольф рассматривал камень, который, казалось, не представлял собой ничего необычного, кристалл, как кристалл, чем-то похожий на горный кварц, или, нет – на застывшую слезу моря! Он был теплый, а иногда холодел, сам по себе, вне зависимости от окружения, Вольф ощущал это, время от времени засовывая руку в карман куртки по дороге домой. И это ощущение делало его еще радостнее, как бы возвышало над всеми остальными жителями городка, и даже над собственной компанией. Здорово!

Оставшиеся в гараже допивать пиво Толстяк и Торольв после ухода Вольфа почувствовали себя гораздо более раскованно. Толстяк неожиданно предложил сотворить сегодня еще что-нибудь такое, значительное. Ну, хоть, к примеру, разукрасить маркерами городскую площадь… нет, лучше не площадь, там могут быть полицейские, лучше всего, скажем… промышленный колледж! Самое удобное место – крыльцо там, стены…

– Пошли, а? – рыгнув пивом, Толстяк вопросительно взглянул на приятеля. Торольв приоткрыл дверь и поежился – на улице отнюдь не стало теплее, по-прежнему хлестал дождь, а ветер, воспользовавшись моментом, зашвырнул прямо в лицо Торольву пригоршню мокрого снега.

– Не, не пойду! – покачал головой Торольв. – К себе пойду, спать.

Толстяк похолодел. Он и сам не очень-то хотел выходить сейчас на улицу, но оставаться одному после всего случившегося было выше его сил. Он бы предложил Торольву остаться ночевать у него, но тот ведь не согласится спать в гараже, хотя здесь имеется обогреватель, а домой – мать точно не пустит.

– Ладно, – неожиданно смилостивился Тор. – Хочешь, пойдем, порисуем. Только не к колледжу и не на главную площадь. Лучше в сквер, к фонтану.

– Но это же далеко!

– Ну, как хочешь. – Торольв пожал плечами. Он жил неподалеку от сквера, потому и согласился на предложение Толстяка – и правда, чего одному-то в этакую даль переться?

Они изрисовали весь фонтан и памятник рядом с ним. Памятник был установлен в честь какого-то писателя или поэта, широко известного лишь в узких кругах местных патриотов, остальные жители о нем ничего не знали, да и не очень-то и стремились узнать. Памятник так и называли – Памятник. Влюбленные парочки частенько назначали возле него свидания – и всем было ясно, о каком памятнике шла речь.

Пьяные подростки, разрисовав памятник сатанинскими символами, направились вдоль по улице, освещенной несколькими раскачивающимися на ветру фонарями. В этом районе не было общественных зданий, лишь какой-то мелкий магазинчик – рыбная лавка – уныло мигал красным неоном вывески.

Допив пиво, Торольв с размаху бросил бутылку в фонарь. И – на удивление – попал! Раздался звон, осколки стекла посыпались на головы хулиганам.

– Бежим! – испуганно вскрикнул Толстяк и, не дожидаясь ответа, петляя, как заяц, понесся прочь.

– Эй, постой! – заорал ему вслед Торольв. – Постой же… Уф-ф. Еле догнал! Между прочим, никто за нами не гонится!

Тяжело дышавший толстяк осторожно заглянул за угол. Действительно, улица была пустынной, какой ей и следовало быть в столь позднее время.

– Ого, смотри-ка, «Порше»! – Торольв хлопнул приятеля по плечу. Вздрогнув от неожиданности, тот обернулся: рядом с фонарем, небрежно припаркованный около тротуара стоял автомобиль, чем-то похожий на хищную морскую рыбу.

– Вот бы нам такой, – завистливо протянул Толстяк.

Торольв нагнулся, подобрал с асфальта обломок кирпича:

– Спорим, попаду в лобовое?

– Да ты с ума…

Не слушая Толстяка, Торольв метнул кирпич… Стекло «Порше» треснуло с каким-то сухим жалобным звуком, словно порвался кусок полиэтилена. Завыла сигнализация.

– Вот теперь – бежим! – довольно крикнул Торольв.

А Вольфу ночью явился Хозяин. И объяснил – как передать ему Камень.

Следующий день выдался теплым, почти весенним. Прошел дождь, а после него неожиданно для всех выглянуло солнце. Желтое, радостное, оно отразилось в витринах, сверкнуло золотом в шпиле городской кирхи, юркими светлыми зайчиками пробежалось по автомобильным бокам. Зачирикали на проводах воробьи, и синь небес весело отразилась в лужах. Словно бы и впрямь – весна. Хотя до весны еще было ого-го как далеко! И тем не менее…

– Славный денек! – улыбались друг другу прохожие. – Действительно, славный.

– Эй, парень, куртку потеряешь!

Крутящий педали велосипеда Нильс тормознул, оглянулся. Нет, все в порядке – куртка, как лежала, свернутая, на багажнике, так и лежит, значит – пошутил кто-то. Нильс подтянул рукава свитера – уж слишком толстый сегодня надел, жарко, вон и куртку пришлось снять, кто же знал, что такой день будет? Однако вот и школа. Он остановился у ограды – поджидал Ханса. Тот жил по-прежнему у себя дома, что-то ни полиция им не интересовалась, ни социальные службы – забыли, что ли? В школе-то всем сказал, что живет с двоюродной бабкой, приехала, мол, наконец, хотя кое-кто из живущих в Снольди-Хольме ребят знал, конечно, что нет у Ханса в доме никакой бабки, а если кто и приезжает, так только Нильс да две женщины из какого-то благотворительного фонда. Поначалу Ханс побаивался их, думал – забирать приехали, потом, правда, разобрался, что к чему. С тех пор они его навещали – готовили еду, стирали, даже убирались по дому, вернее, заставляли убираться самого Ханса. А он и не противился особо, наоборот, только рад был и лишь со страхом ждал визита муниципальных служащих из отдела опеки. Но те что-то не приходили. И слава богу, как считал Ханс.